Мичман Тихоня

Он жестоко пострадал от оспы, не только изрывшей его лицо своими следами, но и исказившей его черты. Один глаз у него лишился зрения, а брови совершенно вылезли; контраст между мутной, незрячей, тусклой орбитой на одной стороне его лица и пронзительным огненным зрачком на другой, производил почти пугающее впечатление. Нос его был изъеден болезнью, оставившей на его месте острый, неправильной формы бугор; часть мускулов на подбородке была судорожно сведена, лицо изборождено шрамами и рубцами. Он был высокого роста, тощий, сухопарый, редко улыбался, и улыбка его производила впечатление гримасы.

Мистер Джолиф был сын штурмана. Оспу он схватил в Вест-Индии, где она унесла сотни людей. Служил он давно, но удачи ему не было. Он страдал от бедности, от размышлений о своей горькой доле, от насмешек над своей наружностью. Он давно ушел в самого себя, мало говорил и не имел близких друзей, ни даже приятелей. Все относились к нему с уважением за его корректность, справедливость, вежливость и здравый смысл, но никому не было лестно иметь приятелем человека, на которого только что собаки не лаяли.

Во всякой компании, хотя бы самой маленькой, состоящей из пяти-шести душ, найдется забияка. И обыкновенно во всякой же компании вы встретите козла отпущения. Вы встретите это даже в случайных собраниях, например, среди лиц, собравшихся за обедом, большинство которых никогда не встречалось друг с другом раньше.

Забияка всегда проявляет себя диктаторскими манерами и выбирает субъекта, над которым, как ему кажется, с особенным удальством может проявить свое самодурство.

В мичманских каютах это даже вошло в пословицу, хоть в настоящее время не сопровождается таким отталкивающим деспотизмом, как в те времена, когда наш герой поступил на службу.

В мичманской каюте корвета Его Величества «Гарпия» забиякой был молодой человек лет семнадцати, с курчавыми светлыми волосами и цветущей физиономией, сын одного чиновника Плимутского адмиралтейства, по имени Вигорс.

Козлом отпущения был добродушный, мешковатый парнишка лет пятнадцати, от природы вовсе неглупый, но потерявший веру в свои силы из-за постоянных насмешек и издевательств со стороны своих товарищей, более бойких на язык, хотя, быть может, менее способных. Не отличаясь быстротою схватывания, он, однако, хорошо усвоил то, чему учился. Фамилия его была Госсет. Отец его был зажиточный фермер в Линне, в Норфолке. Кроме этих двух на корабле было еще три мичмана, о которых можно сказать только, что они походили вообще на всех мичманов: обнаруживали мало усердия к учению, но много усердия за обедом, питали ненависть ко всякой работе, пристрастие ко всякой забаве, были смертельными врагами сейчас, закадычными друзьями через пять минут; не были лишены общих принципов чести и справедливости, но подчиняли их случайным обстоятельствам; обладали такой хаотической смесью пороков и добродетелей, что почти невозможно было определить истинные мотивы их поступков и решить, до какой степени их пороки смягчались почти в добродетели, а добродетели вследствие излишества перерождались в пороки. Имена их были О'Коннор, Мильс и Гаскойн.

После обеда у капитана, Джек отправился с Джолифом и Гаскойном в мичманскую каюту.

— Послушайте, Изи, — заметил Гаскойн, — вы чертовски свободный в обращении малый: говорите капитану, что считаете себя такой же важной особой, как он.

— Прошу прощения, — возразил Джек, — я рассуждал не о личностях, а вообще, о принципе прав человека.

— Ну, — возразил Гаскойн, — я первый раз слышу, что какой-нибудь мичманишка рассуждает так вольно; смотрите, не попасть бы вам впросак с вашими правами человека — на военном корабле рассуждать не приходится. Капитан принял это удивительно благодушно, но я бы все-таки советовал вам пореже затрагивать эту тему.

— Гаскойн дает вам очень разумный совет, мистер Изи, — заметил мистер Джолиф, — пусть ваши идеи справедливы — хотя я, признаться, не вижу, как их применить на службе Его Величества — но надо же быть благоразумным: об этих вопросах можно безопасно толковать на суше, но здесь, на военном корабле, это может сильно повредить вам.

— Человек свободен в своих действиях, — возразил Изи.

— Только не человек в мичманском мундире, — смеясь возразил Гаскойн, — и вы скоро сами убедитесь в этом.

— А между тем, именно ожидая найти равенство, я и решился пойти в море.

— Первого апреля, надо полагать, — подхватил Гаскойн. — Да вы это серьезно?

В ответ на это Джек произнес целую речь, которую Джолиф и Гаскойн слушали, не перебивая, а Мести с восхищением; когда он окончил, Гаскойн расхохотался, а Джолиф вздохнул.

— Мистер Изи, — сказал он, — советую вам дружески по возможности хранить ваши мнения про себя. Мы еще потолкуем с вами, и я объясню вам свои резоны.

Едва он перестал говорить, в каюту вошли Вигорс и О'Коннор, уже слыхавшие о ереси Джека.

— Вы еще не знакомы с мистером Вигорсом и мистером О'Коннором, мистер Изи? — сказал Джолиф Изи.