Мичман Хорнблауэр

– Ну-ка поставь! – потребовал он. От волнения его семнадцатилетний голос дал петуха, как у четырнадцатилетнего, и матрос замялся, держа бутылку в руках.

– Поставь ее, слышал? – произнес Хорнблауэр в отчаянии.

Это его первое независимое командование: необычные условия и возбуждение подстегнули живой темперамент, в то же время рассудок подсказывал, что если не послушаются сейчас, не будут слушаться и дальше. Пистолет был за поясом, и Хорнблауэр положил руку на рукоять. Едва ли ему хватило бы духу выстрелить (даже если бы порох не намок, как горько подумал он, вспоминая об этом позже), но матрос, с сожалением взглянув на бутылку, поставил ее на место. Инцидент исчерпан, надо действовать дальше.

– Отведите их на бак, – приказал Хорнблауэр, – и заприте в носовой каюте.

– Есть, сэр.

Почти все французы могли идти, их погнали перед собой, но четырех пришлось тащить за шиворот.

– Вставать, мусью, – сказал один из матросов. – Сюда ходить.

Он, очевидно, полагал, что так иностранцам будет понятнее. Приветствовавший их француз проснулся и, поняв, что его тащат на бак, вырвался и повернулся к Хорнблауэру.

– Я есть офицер. – Он указал на себя. – Я с ними не ходить.

– Уберите его! – сказал Хорнблауэр. Не хватало ему только спорить о пустяках.

Он подтащил ящик к борту корабля и выбросил бутылки в море. Видимо, это было какое-то особое вино, и французы решили его выпить, чтобы не оставлять англичанам. Хорнблауэра это не заботило: британский моряк может напиться как казенным ромом, так и марочным кларетом. Он закончил раньше, чем последний француз скрылся в носовой каюте; осталось еще время оглядеться. Он осматривал разрушения, причиненные выстрелом, но свист ветра и непрерывное хлопанье кливера мешали думать спокойно. Все паруса повисли, бриг подпрыгивал, наклоняясь кормой, пока оставленный без присмотра штурвал не разворачивал его, и тогда он терял ветер и резко останавливался, как заартачившаяся лошадь. Математический ум Хорнблауэра приобрел уже немалый опыт по балансу косых парусов на хорошо управляемом судне. Здесь равновесие было нарушено, и Хорнблауэр принялся за задачу о приложении сил к плоской поверхности.

Тут вернулись его матросы. Одно, по крайней мере, было ясно: опасно нависший фор-марса-рей может в любой момент оторваться и натворить бед. Корабль надо правильно положить в дрейф, и Хорнблауэр уже догадывался, как это сделать. Он сформулировал команду как раз вовремя, чтобы никто не заметил его колебаний.

– Брасопить реи к левому борту, – скомандовал он. – К брасам, ребята.

Матросы послушались, Хорнблауэр бросился к штурвалу. Он несколько раз стоял у руля, осваивая морскую науку под руководством Пелью, но уверенности в себе так и не приобрел. Рукояти показались рукам совсем чужими – он на пробу робко повернул штурвал. Но все оказалось просто. С развернутыми задними реями бриг сразу пошел лучше, рукояти подсказывали чутким пальцам, корабль вновь стал логичной конструкцией. Мозг Хорнблауэра завершил решение задачи о действии руля одновременно с чувствами, решившими ее эмпирически. В этих условиях штурвал можно спокойно закрепить. Он опустил стропку на рукоять и отступил на несколько шагов. «Мари Галант» шла ровно.

Итак, моряки не усомнились в его компетентности, но, разглядывая перепутанный клубок на стеньге, Хорнблауэр не имел ни малейшего представления, что с ним делать. Однако его подчиненные – опытные моряки, возможно, они десятки раз исправляли подобные повреждения. Первое (и единственное), что надо сделать, это довериться их опыту.

– Кто из вас самый бывалый моряк? – Он старался говорить короче, чтобы не дрожал голос.

– Мэтьюз, сэр, – сказал кто-то наконец, указывая большим пальцем на татуированного матроса с косичкой, того самого, на которого Хорнблауэр свалился в тендере.

– Очень хорошо. Я назначаю вас старшиной, Мэтьюз. Приступайте сейчас же и уберите это безобразие на носу.

Момент был для Хорнблауэра критический, но Мэтьюз спокойно козырнул.

– Есть, сэр, – ответил он, как будто так и надо.

– Сначала займитесь кливером, пока он совсем не измочалился, – добавил Хорнблауэр, заметно осмелев.

– Есть, сэр.

– Приступайте.

Матросы отправились на нос, а Хорнблауэр на корму. Он вынул подзорную трубу из стропки на полуюте и оглядел горизонт. Видны были несколько кораблей. Ближайшие под всеми парусами, какие могли нести, спешили в Англию – это были призы. Дальше по ветру виднелись марсели «Неустанного», преследующего остатки конвоя. Медленных и неповоротливых он уже настиг, и каждая следующая добыча отнимала все больше времени. Скоро бриг останется один в открытом море, в трех сотнях миль от Англии. Три сотни миль – два дня пути при попутном ветре. Но что если ветер переменится?