Мичман Изи

Но все великие воины были разгневаны, и отец не мог их сдержать. Они собрали своё войско, я созвал своё. У меня было большое войско, ибо моё имя внушало страх, но силы, собранные против меня, были вдвое больше. Когда мы встретились в сражении, я убил многих, и всё-таки мы потерпели поражение — против меня был послан амулет, и сердца моих воинов дрогнули. Наконец я пал на землю, истекая кровью, — она сочилась изо всех моих пор. Я велел своим слугам снять с меня султан из перьев, боевой наряд и сапоги с колокольчиками, чтобы враги не могли узнать меня и овладеть моим черепом. Когда они исполнили моё приказание, я уполз в кусты умирать. Однако я не умер, а оправился от ран, но вскоре меня обнаружили те, кто крадёт людей, чтобы продавать их в рабство. Меня связали и приковали к цепи, соединяющей колонну рабов. Принц и знаменитый воин, обладатель множества черепов, я обещал им груды золота, но они только смеялись надо мной. В своей гордыне я не думал, что когда-нибудь стану рабом, — я знал, что умру, но умру в битве, и мой череп будет дороже, чем всё золото мира, а моя кожа будет набита опилками и выставлена в жилище колдуна как амулет. — И вместо этого я кипячу чай тля молотых джентльменов!»

— И всё-таки, — возразил Джек, — это лучше, чем быть убитым и стать чучелом.

— Может пыть, — ответил Мести, — сейчас я тумаю не так, как раньше, но всё равно, это — рапота женская, и она мне противна!

«Вместе с другими рабами меня поместили в пещеру в ожидании, когда придёт корабль. Потом нас, закованных в кандалы, отправили в трюм, где нельзя было даже сидеть прямо. Я хотел умереть, но не смог, хотя вокруг меня невольники умирали десятками каждый день, а я остался жить. Когда меня сняли с корабля в Америке, я был тощим, кожа да кости. Я был продан дёшево — надо мной просто смеялись, предлагая жалкие гроши. Наконец белый хозяин, купивший меня, отвёз меня на плантацию, где трудились сотни невольников, но я был слишком слаб, чтобы работать, да и не хотел работать. Рабы как-то спросили меня, не колдун ли я, и я ответил, что могу заколдовать любого человека, кого захочу. Кто-то рассмеялся, а я протянул палец в его сторону, потому что был слишком слаб, чтобы подняться, и сказал ему: «Ты умрёшь», — намереваясь убить его после своего выздоровления. Тот ушёл, а через три дня скончался, и не знаю от чего. Все невольники стали бояться меня, даже мой хозяин, который видел, как умер тот человек, и хотя хозяин был белым, он верил в колдовство. Он хотел продать меня, но кто же захочет купить колдуна? Поэтому он подружился со мной. Я ему сказал, что если он вздумает побить меня, он умрёт, и он поверил мне. Он взял меня в дом и сделал своим управляющим. Я не позволял слугам воровать, поэтому он был доволен мной. Он забрал меня с собой в Нью-Йорк, и я пробыл там два года, а когда усвоил английский язык — сбежал. Я спрятался на борту английского судна — уже в открытом море меня обнаружили и велели мне готовить еду, так я стал корабельным коком. Как только корабль прибыл в Англию, я оставил его и попросил работу на другом, но мне ответили, что кок им не требуется. Ещё на одном судне меня спросили, хороший ли я кок. Очевидно, все белые думают, что чёрный негр может быть только коком и никем другим. Долгое время я голодал и наконец решился: поступил на военный корабль. И вот я здесь, после того как побывал принцем и воином, поваром и стюардом и кем угодно. — А теперь кипячу чай тля молотых джентльменов!»

— Ну что ж, — сказал Джек, — это всё-таки лучше, чем быть невольником.

Мести не ответил: всякий, кто знает, какова жизнь мичманского денщика, не удивится его молчанию.

— Скажи, Мести, разве хорошо быть таким мстительным, каким ты был на своей родине?

— Раньше я тумал, что так и нато, та и сейчас иногта тумаю так, когта злоба утаряет мне в голову, а иногта не знаю, что и тумать, — когта человек сильно люпит, тогта он сильно и ненавитит.

— Но сейчас ты христианин, Мести!

— Я слушал всё, что говорят ваши священники, — ответил негр, — и решил, что я, однако, больше не верю в амулеты.

— Наша религия предписывает нам любить своих врагов.

— Та, я слышал от пастора об этом, но что тогта нам телать с нашими трузьями?

— Тоже любить.

— Этого я не понимаю, Тихоня! Я люблю вас потому, что вы добрый и хорошо ко мне относитесь, а мистер Наглерс — мерзавец и часто обижал меня. За что мне любить его? Клянусь непесами, я ненавижу его и хотел пы завладеть его черепом. А как по-вашему, малыш Госсет любит его?

— Нет, — рассмеялся Джек, — боюсь, что он тоже с удовольствием завладел бы его черепом. Но во всяком случае, нужно быть милосердным и прощать обиды тем, кто их наносит.

— Хорошо, масса Тихоня, я буду тумать, как вы. Сильно ненавитеть тоже плохо: ненавитеть легко — прощать трутно. Поэтому тот, кто прощает, щетрее сертцем, а значит, польше тостоин называться человеком.

«В конце концов, — подумал Джек, — многим христианам далеко до Мести, хоть он и африканец».

— Что это?! — воскликнул Мести, выглянув из окна каюты. — Ах, пьяные черти, они подожгли палатку!