Мятежный дом

— К сожалению, я не могу предложить тебе отдельную каюту. Как и себе.

Дик посмотрел на него и не увидел никаких признаков насмешки в лице. Только подлинное сочувствие.

— Я тебя понимаю. У меня те же проблемы. У большинства.

Дик знал, что большинство на навегах — и вообще в «колонии прокаженных» — составляют офицеры в чине не ниже капитан-лейтенанта или полковника. Простых военных не тащили на Картаго. Такие, как Грегор, были скорей исключением — «Сокол» попался уже под самый конец войны, когда пленных девать было больше некуда…

Да, эти люди привыкли к комфорту — хотя бы относительному. Торвальд явно думал, что понимает его — но у Дика были немножко другие проблемы, чем у этих офицеров.

— Если бы вы… разрешили мне перебраться в четвертый кубрик, — сказал он.

— К гемам, — Торвальд приподнял брови.

Дик провел рукой по глазам. Торвальд опять понял его неправильно, но… лучше уж так.

— Я ведь работаю с ними. Чиню боты в цеху… вообще… Сэр, я…

Смертельно устал проповедовать…

— Я бы там просто лучше спал. Они не такие… шумные, и…

И что бы ты ни утверждал, ты не воспринимаешь их как полноценных мужчин…

— И я привык к ним, — сказал он с гораздо большим напором, чем хотел.

— Ричард… Или тебя лучше называть Кайзер? Нет? Хорошо, Ричард… Я должен быть откровенным — мне совершенно не хочется получить приговор за этологическую диверсию.

— Да, я понимаю… сэр, мы должны были давно поговорить, и именно об этом. То, что я предложил господину Сейта… оно совершенно невозможно без этой… этологической диверсии. Хартия с домом Сога, если она состоится, должна включать пункт о признании гемов людьми. Иначе это будет просто еще одна грязная перепродажа.

— Я понимаю. Но эта хартия еще не состоялась. И если ты начнешь проповедовать здесь…

— Я уже проповедую здесь, — сказал Дик.

Торвальд поднял глаза к пасмурному небу.

— Ну я же просил, — просочилось у него сквозь зубы.

— Вы меня не дослушали, сэр. Вы тоже проповедуете, и все здесь. Мы живем с ними рядом, они смотрят на нас, слушают нас… Они похожи на детей, это правда — но дети не глухие. И не тупые. Они очень многое понимают. И если кто-то работает рядом с ними… Они ведь не могут не видеть, кто и как к ним относится.

— Разве мы относимся к ним хуже, чем вавилоняне? — удивился Торвальд.

— Мы иначе относимся, сэр, вот в чем дело. Мы не можем относиться как вавилоняне, у нас другое воспитание. Мы к ним относимся как не пойми кто. Христианского отношения себе не разрешаем, вавилонского не умеем, а они… они непривычны к такому. И мы тоже. Сэр, какая бы это ни была идея, купить рабов на навегу — она обернется скверно для имперцев прежде всего. Мы должны… разрешить себе быть христианами. Иначе мы станем чем-то много хуже вавилонян. Приговора за этологическую диверсию нужно было бояться раньше. Нужно было не набирать гемов в экипаж. А теперь уж поздно. Я не благовествую им словами, но я… отношусь к ним как должен относиться, и иначе не могу. Этологиеская диверсия будет по-всякому, вы можете только решить, кого подрывать: гемов или своих людей.

Торвальд смотрел ему в глаза все время этого монолога, потом сказал:

— Поднимается ветер. Не хотелось бы его перекрикивать. Пойдем внутрь.

В капитанской каюте он заварил кофе, плеснул в чашки немного синтетического бренди.

Незнакомый сладко-горький запах был как смешанное чувство радости и грусти.

— Это была плохая идея, — согласился Торвальд, грея ладони о свою чашку. — Но другого выхода не осталось. Набрать людей-вавилонян означало повести их на верную гибель. А имперцы со мной идти не хотят. В прошлый раз я потерял корабль и людей. Хельга не замедлила воспользоваться случаем и раздуть этот страх и ненависть ко мне. Теперь я в общих глазах едва ли не больший мерзавец, чем Дельгадо. Почему ты не пьешь?

— Спасибо, сэр, — Дик ради приличия глотнул.

— Так что ты предлагаешь?

— Я всего лишь прошу, чтобы мне разрешили спать в четвертом кубрике.

— Мне нетрудно разрешить, но чего ты этим добьешься?

— Я хоть объясню им, что происходит. Они… теряются, сэр.

Торвальд встал из-за стола и принялся расхаживать по каюте. Что-то не давало ему покоя, и Дик догадывался, что именно. Торвальд понимал, что Дик прав — верней, он наверняка сам давно думал о том, что Дик сейчас проговорил вслух. Но он понимал и другое. Здесь, на навеге, жили и работали люди, которые в Империи жили другой жизнью. Они были офицерами, многие — из старинных фамилий. Они были, что называется, люди из общества. Нет, не тяжкий труд и лишения смущали их — и даже не потеря своего положения в обществе, а то, что их отношения становились неясными. Привычная иерархия дала трещину. И ко всему этому добавлялись гемы. Разделять доктрину Церкви — это одно, а жить бок о бок с такими… странными людьми — несколько иное.

— У тебя есть мое разрешение, — сказал Торвальд, подумав. — И… ты прав, нужно обсудить общую стратегию поведения по отношению к гемам. Стейн вызовет тебя, когда командный состав соберется на совещание. Что-то еще?