Мятеж Рогоносцев

Ноги страшно гудели, неплохо было бы найти более подходящую обувь для странствий. Разговорившись с погонщиками скота, я узнала, где остановились купцы. Сапог в точности моего размера у них не оказалось, но по сравнению с тем, что сейчас было у меня на ногах, слегка свободные сапоги казались мне прекрасной обувью. Вот только денег, чтобы купить их, у меня не оказалось.

Пришлось возвращаться в трактир. К счастью графиня Аурелия уже удалилась почивать. Я столкнулась с Хорхе во дворе и сказала ему о том, что хочу купить сапоги — просить деньги у дона Алонсо, после того, что говорила мадам графиня, мне совсем не хотелось.

— Похоже, вчерашних приключений вам показалось не достаточно, ищите новых, — ядовито заметил дон Алонсо, увидев меня с Хорхе.

— На сегодня мне уже достаточно ваших грубостей. Можете совсем не говорить со мной, но не разговаривайте со мной в таком тоне, — на один день унижений более чем хватало, и у меня уже не было сил сдерживаться.

— Отправляйтесь в свою комнату, мадам, отдых будет вам полезнее ночных прогулок. Завтра нам предстоит долгий путь.

Я не стала его благодарить, за то, что он уступил мне комнату, невольно задаваясь вопросом, где в этом случае он собирается спать сам, просто поднялась туда, кое-как умывшись, стянула с себя одежду и упала на матрац, приятно пахнувший соломой. Последней моей связной мыслью, была мысль о том, что, вполне возможно, нынче ночью дон Алонсо найдет утешение в объятиях графини Аурелии — во всех отношения достойной, благородной и прекрасной дамы, так выгодно отличающейся от той непорядочной женщины, с которой он собирается развестись. Единственное, что меня утешало — это то, что в комнате графини расположилось не менее трех ее придворных дам.

Ночью меня разбудил неясный свет, падавший из-за двери. Памятуя о том, как меня ограбили, я, не полагаясь на Рене, храпевшего в коридоре так, что слышно было и в комнате, осторожно подошла к двери. Каково же было мое удивление, когда в приоткрывшейся щели я увидела графиню Аурелию со свечой в руках, в одной рубашке. Наверное, больше меня изумилась только она сама, столкнувшись со мной нос к носу.

— Вы?! — растерянно пролепетала она.

— Здравствуйте, графиня, — ответила я.

— Кажется, я спутала комнаты, здесь так темно, — графиня поспешно удалилась.

И она еще называла меня распутницей вчера вечером! И хотя она растрезвонит повсюду, что бывшая фаворитка отнюдь не скучает в изгнании, я почувствовала сладость мести: поделом ей — нечего прогуливаться по ночам в спальнях чужих мужей.

Утром, когда мы двинулись в путь, я вскочила в седло в новых сапогах. Хорхе принес их мне за завтраком. В это утро молча ехать нам долго не пришлось.

— Графиня Аурелия сегодня сделала вид, что не замечает меня, а когда я попрощался, процедила что-то в ответ сквозь зубы. Ваши проделки, мадам? — поинтересовался дон Алонсо.

— О, нет! Просто графиня уже заходила к вам попрощаться ночью. Я обещала передать ее наилучшие пожелания, вот она и не стала повторять их поутру.

— Так я и знал, что без вас здесь не обошлось. Вы опытная интриганка.

— Зато вы сама невинность, дон Алонсо. И не пытайтесь меня убедить, будто не догадывались, что графиня собирается пожелать вам доброй ночи, когда уступили мне комнату.

Он рассмеялся.

— Графиня сказала, король отправил вас в изгнание. Это правда?

— Да. Ближайшие полгода мне велено провести в моем имении в Чандосе.

— Но вместо того, чтобы сидеть у себя на болотах, вы оставили дочь у родителей, а сами ищете приключений на больших дорогах. Почему, интересно?

— Дон Алонсо, не забывайте про наш уговор.

— Я спрашиваю не из праздного любопытства. Раз уж вы все еще носите мое имя, я имею право знать, в чем дело.

— Не беспокойтесь, я не совершила ничего, что могло бы бросить тень на ваше доброе имя.

— Тем больше оснований для беспокойства.

— Почему?

— От двора редко отлучают за грехи, скорее наоборот.

— И что вы сделаете в этом случае? Неужели станете меня защищать?

— Как знать, быть может, я мог бы вам помочь.

— Помочь? Мне? Почему, интересно, вы стали бы мне помогать, дон Алонсо?

— Я не стану вам помогать и, вообще, предпринимать что бы то ни было, пока не узнаю, что вы натворили.

— Что бы я ни натворила, это не идет ни в какое сравнение с вашим письмом королю.

Он молча улыбнулся, пожав плечами, и я спросила, с тревогой ожидая ответа:

Вы в самом деле думаете то, что ему написали?

Я пишу и говорю то, что думаю.

Зачем вы это сделали? Неужели не понимаете, чем рискуете? — спросила я, заглушая радостно забившееся сердце.

Не хочу, чтоб кто-нибудь думал, что я отпустил вас из страха перед королевской карой.

Вот как? Тогда почему вы меня отпустили?

Вы знаете почему, — сказал он спокойно и, повернувшись, чтобы разглядеть выражение его лица, я увидела лишь профиль, обращенный куда-то вдаль.