Мятеж

Мы наблюдаем зорко их поведение, замечаем, как стараются они распылиться по одному, заглянуть сюда и туда, понюхать, увидеть, узнать, в каком положении наши дела, какими средствами и силами располагаем. А мы как будто случайно прихлопываем наглухо одну дверь за другой, не выпускаем их из тесного кольца, в пустой комнате ведем пустые разговоры. Уж сразу видно по уклончивым ответам делегатов, что толку от них никакого не будет, что пришли они сюда единственно как сыщики и всем их словам и завереньям грош цена.

— Так почему же, говорите, задержали наших представителей?

— А не знаем, — уклоняются они, — мы этого не знаем. Мы на это не уполномочены…

Говорят и все переглядываются: дескать, не обмолвились ли чем опасным?

— Мы только присланы сообщить вам, что крепость настроена очень миролюбиво… (Миролюбиво… миролюбиво… — прогудели в поддержку три-четыре голоса…) и так же не хочет проливать кровь, как вы. Ваши делегаты об этом говорили нам в крепости, вот мы и пришли уверить вас, что тоже настроены мирно… (Мирно… мирно… — прогудели снова голоса.)

— Тогда в чем же дело, товарищи? Из-за чего, собственно, выступил гарнизон, какие вопросы вас особенно встревожили, — давайте попробуем договориться.

— Нет, мы этого не можем…

— Да, не можем, совсем не можем… никак не можем… — поддерживали крепостники говорившего.

— Почему же нет? Ну, хоть только предварительно…

— И предварительно не можем, на это нас не уполномочили, мы всего-навсего пришли успокоить вас…

— Но почему бы вам не вывести войска из крепости и не начать с нами настоящие, серьезные переговоры…

— А вот двадцать шестой полк придет…

— Что двадцать шестой?

— Когда придет, тогда поговорим… Без него мы говорить не можем, надо сразу за всех объяснить…

Так мялись уклончиво добрых полчаса.

Мы хотели было повести протокол этого «совещания» и подписаться под тем, что заявляют обе стороны. Но крепостники наотрез отказались и никак не хотели даже назвать свои фамилии.

Дело не клеилось. Они держались двусмысленно, ни слова не сказали путного, долбили одно:

— Мы только успокоить… Мы пришли вас только успокоить…

Нет уж, спасибо за этакое «успокоенье»: ишь, как выглядывают, сквозь стены стараются рассмотреть — что там укрыто.

Сидим, полные взаимного недоверья, ловим друг друга на каждом слове, прощупываем, выпытываем, один другого сбиваем и путаем, выстукиваем-определяем слабые места.

С крепостной делегацией пришел и Сараев, верненский комендант, которого крепостники арестовали, держали долго где-то под запором, а теперь решили использовать:

— Если не воротишься, — заявили ему, — знай, что и Муратова и Шегабутдинова прикончим…

Мне все хотелось поговорить с Сараевым с глазу на глаз, узнать у него точно, что там творится, в крепости, но сделать этого никак было нельзя, мы сидим у всех на глазах, и за ним, за Сараевым, крепостники усиленно следят. Мы только встретимся глазами, — и вижу я по его серьезному, тревожному взгляду, что неладно дело. Он в ответ на вопросительный мой взгляд только медленно, значительно покачивал головой:

— Плохо, дескать, очень плохо.

Но поговорить так и не удалось.

Пока сидели мы и толковали, крепость по телефону запросила прислать новую — полномочную делегацию, с которой могли бы там срочно обсудить все «наболевшие вопросы красноармейцев».

Делать нечего, надо слать, и слать именно теперь, пока крепостная делегация у нас. Мы ее не выпустим до тех пор, пока наши ребята не вернутся обратно…

Собрали четверку, послали: начподива Кравчука, Павла Береснева и двух курсантов — Копылова и Седых. Задачу им дали — не договариваться окончательно, а только пощупать почву, осмотреться, уловить крепостные настроения, приглядеться к главарям, прикинуть силы крепости, узнать, чего она определенно хочет, как будет этого добиваться и до какого предела нам необходимо уступать…

Снарядили, послали. А мы тут, в штадиве, продолжали с этой невинной делегацией вести целомудренную болтовню.

Пару слов надо сказать о делегате нашем, Павле Бересневе. Его накануне восстания за какие-то старинные, а может быть, и новые грехи собирался арестовать особотдел. Поздно вечером, когда закончилось заседание конференции, часов в десять Береснев пришел искать защиты в штаб дивизии и обратился к начдиву Белову, а тот отложил дело до утра. Береснева пока оставил у себя, в штадиве, а рано утром хотел выяснить все лично с Масарским. Но утром — вот оно что случилось. Тут, разумеется, было не до Береснева. Иные из наших товарищей уверяли, что Береснев и есть главный вождь мятежа, что он это все лишь подстроил и с целью толкается в штадиве, чтобы знать все самому непосредственно и в нужную минуту, когда все ему станет ясно, даст приказ о нашей кончине!

— Остерегайтесь Береснева, — говорили они, — это известный бандит. Он такие тут по Семиречью штуки выкидывал, что давно повесить надо… Арестовать его следует немедленно и держать до конца…