– А я устала быть недочеловеком, – отрезала Лайла. – И не хочу такой же участи ученикам. Мы все время бежим, все время ждем, что вот через пять или десять лет все наладится, и мы станем свободными. Но ничего не налаживается: ни через пять, ни через десять лет. Когда-то нужно решить все раз и навсегда.
– Один раз мы уже решали, – перебил Верховный. – Болваны ас-Джаркалы. После этого мы годами сидели в клетке. Проклятье! Неужели вы не видите, нас слишком мало?
Госпожа волн, привыкшая, что ученики сами приходят к ней и вслушиваются в каждое слово, умолкла. Кадар бросил на Первого укоризненный взгляд.
– Когда-то нужно все решить, – упрямо повторила чародейка. – Но я еще не выжила из ума, чтобы предлагать войну со всем миром. Мне нравится идея утереть нос колдунам с заката. Я поддержу ее, если мы продолжим в том же духе. И если ты, Первый, клянешься отчитываться и не пытаться… заговорить врага. Иначе мы найдем, кем тебя заменить! – с вызовом закончила она.
– Хорошо, Лайла, – просто ответил Верховный. Сейчас главное, чтобы его поддержали.
– А я против переговоров с князем, – без приглашения влез Наджад. – Избавиться от закатных змей… конечно, давайте это сделаем! Давно пора! Но я против встреч с мясником.
– Взгляни на него не как на мясника, а как на человека с многотысячным войском, – посоветовал старший наставник. – Сафар?
Господин ветров покрутил усы, прежде чем ответить.
– Я расскажу Залу, что Наджад ратует за открытый бой, а Верховный хочет воевать скрытно, прикрывшись переговорами. Пусть выбирают сами.
– Вот и славно, – заключил Кадар. – Кажется, мы все решили, притом не очень шумно. До заседания осталось чуть больше полузвона.
Зейдан поднялся. Сафар растаял в воздухе, не вставая с кресла, там, где он родился, использовать Дар в быту не считают зазорным. Госпожа волн обошла господина камня и быстро удалилась, а Наджад все торчал посреди комнаты, не в силах унять трясущиеся руки. С его лица начала сходить краска, но взгляд у старика был такой, будто он вот-вот заплачет.
Сказать, что он вовсе не искал ссоры? Что Первый понимает как никто другой? Газван просто отвернулся к окну. Слишком долго длилась эта изнурительная склока. Что он ни скажет, все одно закончится руганью.
Первый-в-Круге не сразу понял, что чародеи разошлись. Летний зной подмял под себя город. С безмолвным грохотом солнце обрушилось на столицу, высекая блики из куполов, заливая белые стены светом. Газван любил смотреть из своего окна: Путь Благовоний и Храмовый остров, каналы, мосты и бесчисленные крыши столицы. День за днем они напоминали, что маги – еще не весь мир. Что мир многограннее, больше, что вот он – стоит лишь протянуть руку.
Над крышами застыла огромная, синяя, без единого облака пустота неба. И так же пусто было на душе Верховного.
Джерима… могла ли ты знать, что отец твоего ребенка станет Первым-в-Круге? Что тысячи жизней будут зависеть от одного его слова? Этот груз давит на плечи почище ратных доспехов и всяко больше брачных уз, которых он некогда страшился. Хорошо быть молодым магом и обнимать любимую в духоте их крохотной каморки. Мысли так и роятся в голове, когда смотришь в темноту, вдыхая родной, привычный запах ее волос. Все было проще, чище и… честнее.
Здесь, наверху, все оказалось по-другому. За каждой идеей щерилась пустота. Он также понимал, что любую идею опошлят, извратят и выхолостят, и еще непременно прольют за нее кровь. За каждым шагом – тысячи молодых магов, которые обнимают любимых, вдыхая родной, привычный запах, и чьи жизни никак нельзя поломать. И ведь каждый твердо знает, как все устроить!
Прогулочные суденышки скользили по каналам, точно яркие, обряженные в белый шелк и праздничные гирлянды водомерки. Безмятежное солнце лупило с неба без разбора. Ему были все равны: богачи и бедные, простые смертные и носители проклятого Дара.
«Я все это видел, – сказал себе Верховный. – Тысячи раз, из этого самого окна». Странное дело… беды магов, судьба Царства, узурпаторы, нищие и погибшие – он понял вдруг, что ему все стало безразлично, и давно. Маг словно начал понимать Азаса: он пожил достаточно, видел столько, что не рассказать и за несколько лун, и он устал. Должно быть, и узурпатор чувствовал то же – когда жить надоело, но помирать еще не хочется.
– Что ты намерен делать?
Вот ведь, он почти забыл, что в соседних комнатах ждут Мауз с секретарем. Не оборачиваясь, Газван махнул рукой, приглашая Аджита и советника сесть.
– Что тебе больше нравится, – поинтересовался он, – «Ничего» или «Пока не знаю»?
Советника ответ устроил или хотя бы позабавил, а вот негодование Аджита было столь ясным, что Верховный слышал его колдовским чутьем. Первый-в-Круге резко обернулся.
– Ты хочешь, чтобы я думал о будущем сейчас? Сейчас, до Совета, пока неясно, чего хочет Семеди? – Целитель потупился, но Газван продолжил: – Никто… слышишь, никто не скажет, что я не умею играть в эти игры! Но, чтобы вступить в игру, нужно хотя бы знать ставки. Если уж не правила.
– Я… я не думал ничего дурного, Первый, – выдавил Аджит.