Мгла

— Хорошее вино, — сказала она, пожав плечами.

— Другого здесь не держат, — он жестом предложил ей приступить к еде; подвинул к себе тарелку и стал есть.

Она целую минуту смотрела, как он ест. Он нанизывал на вилку кусочки мяса, овощи, отправлял в рот и жевал, не спеша, методично двигая челюстью.

— Ты такой загадочный, — сказала она.

Он глянул на нее и кивнул, то ли согласившись, то ли дав понять, что слушает.

— Ты не последний в этой жизни человек, умный, интересный, умеешь ухаживать. А сейчас просто сидишь и ешь как обыкновенный мужик.

— К чему церемонии? Если хочешь есть, то надо есть, а не ковыряться ножом и вилкой в траве и слизняках. Присоединяйся, а то скоро горячее принесут.

Она взяла вилку. Они ели и смотрели друг на друга, и внимательно молчали. Он доел салат, вытер губы и бросил скомканную салфетку в тарелку.

— Как тебе здесь? — спросил он.

— Нравится.

— Я хотел, чтобы тебе понравилось. Мы будем одни, никто не посягнет на наше уединение, на наш кусочек вечернего неба.

Его баритон зазвучал ниже, мягким перебором перешел на басовые струны.

— А официант?

— Он не войдет, пока его не позовут, — он ударил пальцем по кнопке звонка на краю стола.

бесшумно открылась, и в черном проеме появился треугольник белой сорочки.

— Включите, пожалуйста, музыку, только не громко, — сказал Зудин.

Человек подошел к музыкальному центру, включил музыку и вышел.

— Что это за картины? Кто художник? — спросила она.

— Не знаю, по-моему, репродукции русских авангардистов.

— Трудно понять, что на них нарисовано.

— Их необязательно понимать, они просто деталь интерьера. Так же и музыка, она фон, создает настроение.

— Вообще, я не слушаю такую музыку, но сейчас она мне нравится. Кто это играет?

— Не знаю. Неважно. Главное, чтобы тебе нравилось. Хочешь, включим другую?

— Не нужно.

— Какую ты слушаешь? — он хотел встать.

— Не надо, пусть останется эта.

— Хорошо. Ну, а все-таки, какую музыку ты любишь?

— Для меня музыка не очень важна. Хотя, конечно, есть предпочтения. Я люблю АББУ, баллады, просто песни с красивыми мелодиями.

Она сидела, напряженно откинувшись к спинке кресла, и положив ногу на ногу. Он полюбовался линией ее бедра. Ее сильные бедра были тесно сжаты, словно стеснялись своей открытости.

Он взял бокал и протянул над столом, чтобы чокнуться, тяжелое вино качнулось в стекле. Она поставила ногу на пол и потянулась к своему бокалу. Ее бедра немного раздвинулись, и Зудин почувствовал теплую волну желания. Втиснуться бы между креслом и этой мясистой красотой, почувствовать ее тяжесть.

— За тебя, — сказал он.

— Спасибо.

Они выпили, он — до дна, она — глоток, и он снова уставился на нее. Она сдвинула колени, словно прочитала его мысли, и склонила голову набок.

— Я хочу показать тебе кое-что, — сказал он.

Он встал и протянул ей руку. Она дала ему свою, и поднялась, следуя за его сильной рукой. Он подвел ее к окну. Оно было таким огромным, словно его вовсе не было, а они стояли на краю бездны. Тяжелые как асфальт облака тянулись по угасающему небосклону, уходили за темный горизонт, туда, где тоска и одиночество властвовали над землей. А внизу лежал мерцающий город, как легшая у ног большая собака со слезящимися глазами; изнуренный, продырявленный мириадами огней, словно неприятельскими штыками.

— Красиво?

— Да, — кивнула она.

Она улыбалась. Она еще не видела таким свой город. Она привыкла видеть его с тротуаров, смотреть на дома снизу вверх. А тут он всплыл перед ней словно кит, живой и огромный, казалось, сейчас он вздохнет, тяжко, как больной. Зудин смотрел на ее лицо, устремленное в окно, на обнаженную шею, как у Нефертити.

— Все эти огни, которые ты сейчас видишь, отражаются в твоих глазах.

— Все? Не может быть!

— У тебя такие глаза, в них еще больше поместится.

Она посмотрела на него, переключилась с увиденного, и отдала ему все внимание. Он почувствовал, что ей хочется, чтобы он коснулся ее, но она стесняется приблизиться к нему телом. Он бы сгреб ее в охапку, задушил поцелуем и лапал бы всю своими ручищами. Но с ней надо было не так. Он встал сзади, взял ее за плечи и прижался губами к свернутым в клубок волосам. Какой чудный аромат исходил от ее волос, ее природный запах пробивался сквозь искусственные запахи косметики, и как же он ему нравился. Он закрыл глаза.

Они стояли так с минуту. Потом отпустили друг друга. Он подошел к столику и наполнил бокалы.

— Я хочу поднять этот бокал за твои глаза, — он протянул ей бокал.

Он был на расстоянии вытянутой руки. Она видела его так явно, как только что город в окне, видела, как сверкнуло в его бокале пламя свечи, темно-красная жидкость опрокинулась и исчезла в его открытых губах. Из-под подбородка выглянул крепкий кадык. Она почувствовала в себе желание, которого еще не знала, ей хотелось сделать что-то такое, что раньше ей показалось бы постыдным, даже унизительным. Хотелось быть покорной и дотянуться губами до этого кадыка, целовать его выбритое лицо, большие влажные губы. Она встретила его взгляд и медленно, не отводя глаз, выпила вино.