Межсезонье

— Ничем не могу помочь, — словно не слыша меня, заявил каторжанин.

— Можешь, Эд. И поможешь. — Я наклонился к нему и заглянул в глаза. — Джек, не пускай пока писца обратно…

— Ты чего задумал? — обернулся стоявший у двери Пратт. — Себастьян, ты чего?

Я не ответил. Мне было больно. Намного больнее, чем будет Роху. Намного больнее, чем было бы ему в пыточной.

Руки намертво вцепились в дубовые подлокотники кресла, закрытые глаза налились чернотой. Загнанный в самые дальние закутки души бес встрепенулся и в который раз попытался вырваться на свободу. Наконец завладеть столь желанным телом. Разорвать в клочья оказавшийся слишком упрямым дух человека. И вновь у него ничего не вышло. Моя воля оказалась крепче натиска обессилевшего беса. Но видят Святые — как же мне было больно…

Я открыл глаза, и Рох закричал. Он кричал, кричал и кричал и никак не мог отвести взгляд от моих зрачков, чернота в которых потихоньку рассеивалась, будто оседающий на дно взбаламученного ногами болотца ил. На долю лучника пришлась лишь малая доля перенесенного мной, но и этого хватило с лихвой.

— Стоять! — заорал Джек на кого-то и придержал дверь. — Все в порядке! Так ведь, Себастьян?

— Именно. — Я несколько раз моргнул, привыкая к неожиданно ставшему слишком ярким свету факелов. Обычно, когда бес в очередной раз пробовал на прочность мою волю, приходилось отлеживаться несколько часов. А тут то ли Рох принял часть удара на себя, то ли нечистый толком не успел набраться силенок, но чувствовал я себя вполне прилично. Только вот глаза… — Воды принесите!

— Что это было? — тихонько поинтересовался подошедший Пратт.

— Небольшой фокус, — поморщился я. Нет, определенно, моя догадка оказалась верна: не стоит в следующий раз дожидаться, пока бес решится вырваться на волю. А вообще — может, вышвырнуть его из своего тела в какого-нибудь бедолагу? Нет, не пойдет. Этот бесноватый потом меня первым делом к Святым и отправит. Да и противно такой пакостью руки марать. Лучше уж к экзорцистам обратиться. Только совсем не факт, что и они с этой тварью хоть что-то поделать смогут. — Стой! А, черт!.. Мне вода. Этот бы и сам очнулся…

Писец виновато пожал плечами и вновь убежал из камеры.

— Он сможет говорить? — Джек обернулся к начавшему приходить в сознание лучнику и махнул рукой появившемуся в дверях пыточных дел мастеру. — Пока сами справляемся…

— Держите. — Писец сунул мне в руки кувшин с холодной водой и уселся за стол.

— Благодарю. — Напившись воды, я приложил кувшин ко лбу и вновь закрыл глаза. Уже лучше. Пожалуй, даже полынную настойку пока пить не буду. — Эй, Рох, говорить можешь?

— Идите к черту! — невнятно пробормотал парень, сознание которого еще толком не прояснилось.

— Повторим? — Я шагнул к нему.

— Нет, не надо! — Рох неожиданно сильно рванулся и едва не перевернул массивный стул. — Не надо!

— У нас есть минут пять — десять, пока он не пришел в себя, — повернулся я к Джеку. — Потом опять запираться начнет.

— Сколько людей ты убил за последние две недели? — не стал терять время мой напарник.

— Пятерых, — слепо уставился на Джека парень.

— По чьему распоряжению?

— Коменданта тюрьмы.

— Барона Аспине?! — присвистнул Пратт.

— Да, — все тем же безжизненным голосом признал Эд.

— Зачем ему это? — решил прояснить ситуацию я.

— Не знаю, он не сказал, — замотал головой Рох, и из левой ноздри у него потекла тоненькая струйка крови. — Ничего…

— Лекаря, живо! — крикнул Джек и вцепился в каторжанина. — Как ты покидал тюрьму?

— Барон вывозил меня. В своей карете.

— Кто ходил с тобой на дело? Он сам?

— Нет. Я их не знаю. Не из тюремной охраны… — Эд начал запинаться, замолчал и часто-часто заморгал: — Вы кто?

— Что барон тебе пообещал? — потормошил Пратт каторжанина, уронившего голову на грудь.

Черт, да где же лекарь? Если этот доходяга окочурится, придется все начинать с чистого листа. Нельзя давать ему терять сознание, нельзя.

— Что он пообещал?

— Свободу. Дюжина дней… и свобода…

— Дюжину? Кто должен был стать шестым?!

— Не знаю…

Тут меня и Джека оттерли в сторону, и двое медиков надзорной коллегии принялись споро отматывать Роха от стула. Опыта в таких делах им было не занимать: в считаные мгновения каторжанина положили на носилки и уволокли в лазарет.

— Как думаешь, выживет? — ткнул меня в бок рыжий.

— Выживет. — Я поморщился от рези в глазах. — На нем пахать и пахать еще…

— Ладно, пошли сдаваться, — потянул меня за собой Пратт.

— Чего еще?

— А ты думал, мы барона как этого задохлика обработаем? Нет, брат, тут уже большая политика начинается…

Сдаваться пришлось тому самому неприметному господину, который наведывался сегодня утром в «Черную ладью». И вновь мундиру он предпочел обыкновенный штатский сюртук. Так что его ранг опять остался для меня загадкой. Но точно не последний в надзорной коллегии человек. Даже проныре Джеку прорваться через секретарей и охранников удалось с немалым трудом.

Выслушал нас хозяин кабинета молча. Дополнительных вопросов не задавал и даже, казалось, думал о чем-то своем. Но — выслушал. И ни разу не перебил.