Междумир

МакГилл, как существо крайне высокого о себе мнения, считал, что насквозь видит любого лжеца. Вот это высокомерие и не позволило ему распознать, что Алли водит его вокруг пальца. Довольный новым поворотом в своих делах, он ковылял по палубе, наблюдая, как кругом кипит работа. Холуи драили палубу.

Вообще-то от всей этой уборки, чистки и мытья толку было мало: как команда ни старалась, ни ржавчину, ни потёки серы отмыть было нельзя — они пребудут с «Сульфур Куин» до скончания времён. Всё, что матросам удавалось — это убрать с палубного настила крошки от печенья, которые МакГилл вечно разбрасывал где попало. И всё равно, МакГилл требовал, чтобы на его судне всё было по-настоящему, чтобы его команда была настоящей командой; а настоящие команды на настоящем судне драят палубу, вот и всё. Одни и те же члены команды каждый день чистили и мыли одно и то же в одно и то же время суток. Рутина. Она и делала призрачное судно призрачным. Алли же стала морщинкой на гладкой ткани обычного, рутинного бытия.

МакГилл гордо прошествовал мимо своих матросов, то щелчками пальцев выстреливая в них маленьких чёрных таракашек, то поплёвывая им на ноги — так просто, чтобы не забывали, кто здесь хозяин. Взобрался на мостик, приказал сделать полный разворот и править обратно — к Лонг-Айленду и тому самому дому с чертовщиной. После чего уселся на трон и потянулся к стоящей рядом потускневшей медной плевательнице. Сосуд предназначался когда-то для сплёвывания жевательного табака, мокроты и прочих малоаппетитных вещей, но здесь ему нашлось другое применение. МакГилл запустил в него клешню и вытащил китайское гадательное печенье — медный горшок был полон ими чуть ли не до краёв.

Мэри Хайтауэр не питала доверия к гадательному печенью и своим читателям не советовала. Одна мысль об этом вызывала у МакГилла пренебрежительную ухмылку. О чём Мэри умалчивала — так это о том, что этих печений в Междумире так же много, как стёртых монет, но толку от них — гораздо больше. Ну, хотя бы на этот раз Мэри своей ложью оказала ему услугу: если другие будут держаться от печенья подальше, ему, МакГиллу, больше достанется!

Он раздавил пальцами одно из печений, швырнул крошки на палубу — пусть команда передерётся из-за них, словно чайки — затем поудобнее устроился на троне и прочитал, что было написано на узкой бумажной полоске, до этого момента спрятанной в печенье.

Из воды явится к тебе спасение.

Алли явилась нему из воды, разве не так? Он откинулся на спинку, весьма довольный собой.

***

Дом на Лонг-Айленде и вправду требовал, чтобы они убрались из его стен.

Он говорил об этом громко, он говорил об этом часто. Жутко противный дом. Однако собака лаяла, но не кусалась. В доме жила молодая чета, и хотя жильё орало и на них тоже, они ничего не слышали, потому что оба были глухи. Поскольку у дома не было конечностей, чтобы воспользоваться языком жестов, он раздражался всё больше и больше. Должно быть, дом обрадовался, когда наконец в его стенах появились бестелесные духи, которые были в состоянии услышать его, пусть они и пропускали его вопли мимо ушей. Как бы там ни было, Алли вынуждена была признать, что это идеальное место для её первого развесистоклюквенного урока по скинджекингу.

— О-кей, — обратилась она к МакГиллу, — сначала найди в этой комнате мёртвое пятно.

Проще простого — дом был нашпигован мёртвыми пятнами, как швейцарский сыр дырками; должно быть, здесь умерла уйма народу. Алли предпочла не думать об этом.

МакГилл утвердился на пятне у окна с видом на море.

— А что теперь?

— Закрой глаза.

— Они не закрываются, — напомнил МакГилл.

— А, ну да. Ладно, тогда не закрывай. Повернись к океану... и жди, когда взойдёт солнце.

— Сейчас полдень, — буркнул МакГилл.

— Да знаю я. Но ты должен стоять здесь и ждать до завтра до рассвета, а когда начнёт подниматься солнце — смотри прямо на него.

— Пошли... во-о-о-о-о-о-о-он!— взвыл дом.

— Если нам надо быть здесь на рассвете, почему ты не сказала об этом до того, как мы приволоклись сюда?

— Знаешь, в чём твоя беда? — сказала Алли. — У тебя напрочь отсутствует терпение. А скинджекинг требует терпения. Ты бессмертен, делать тебе нечего, торопиться некуда. Стой и жди рассвета!

МакГилл скосил на неё злой глаз, сплюнул на Аллину ногу бурый комок чего-то гадостного и сказал:

— Ладно. Куда ты? Стой и жди вместе со мной. Если мне приходится выслушивать вопли этой дурацкой халупы, то и тебе тоже.

Так они и ждали, не обращая внимания на суету живущих в доме людей и бесконечные вопли самого дома.

Вот незадача — следующее утро оказалось облачным, и вместо солнца на горизонте была видна только серая, унылая полоса.

— Значит, будем ждать до завтра, — сказала Алли.

— Вот ещё новости! И как мне это поможет научиться?

Алли закатила глаза, как будто ответ лежал на поверхности:

— Когда ты долго смотришь на восходящее солнце, это даёт тебе... душезрение. Не во всякого живого можно забраться. Душезрение позволяет увидеть, кого можно скинджекить, а кого нельзя.

МакГилл уставился на неё с сомнением.