«Память в Междумире — престранная вещь. Сознание послесвета похоже на ящик с игрушками в детской комнате. Если вынуть из ящика драгоценное воспоминание, лелеять и вечно нянчиться с ним, то велики шансы на то, что оно никогда больше не попадёт в ящик. Поэтому единственным способом сохранить в Междумире память о чём-то значительном — это никогда о нём не вспоминать».
Глава 25
В логове Женщины-кошки
Наблюдения Мэри по части воспоминаний не годились для скинджекеров. В отличие от Ника Алли не забыла свою фамилию.
Джонсон.
Понятно, что с такой распространённой фамилией найти её близких в Мемфисе станет очень трудной задачей. Имена родителей Алли были Адам и Андреа, потому-то они и выбрали имя для своей дочери тоже на А. В телефонном каталоге Мемфиса значились десять Адамов, две Андреа и больше сотни А. Джонсонов. Алли уже узнала, что оба их мобильных номера больше не существуют, значит, придётся вселяться в кого-нибудь и начать звонить всем Джонсонам подряд.
Одно было ясно — без скинджекинга не обойтись. Алли не знала — а вдруг «гравитация родного дома» действует и здесь, в Мемфисе? Рисковать не хотелось. Ведь может же статься, что когда она найдёт новый дом своей семьи и увидит, что их жизнь идёт вперёд без неё, почва под её ногами точно так же обратится в зыбучий песок, как если бы она стояла на родимом пороге?
Кроме того, была и ещё одна веская причина прибегнуть к скинджекингу. Междумирный ветер. Необъяснимый, таинственный, сводящий с ума. Не ветер — ураган, дующий от Миссисипи, и чувствовать его могли только послесветы. За пять миль от Мемфиса, в том месте, где она попрощалась с Милосом и остальными, это был лишь лёгкий бриз, но ближе к реке ветер набирал силу. А поскольку Мемфис лежит непосредственно на восточном берегу Миссисипи, от ветра не было никакого спасу.
Алли вселилась в какого-то туриста, направлявшегося к реке — ей нужно было выяснить, что же это творится. Изнутри тушки всё выглядело абсолютно нормальным — река как река… Но тут Алли сделала ошибку, счистившись с туриста прямо здесь, на берегу. Ураган ударил её, засвистел в ушах, смешал мысли… Она попыталась устоять, но ветер оторвал её от земли и понёс по воздуху. Алли кувырком пролетела сквозь одно здание, потом другое, потом ещё через несколько, пока, наконец, не оказалась достаточно далеко от берега и смогла удержаться на ногах. В этом городе — и не только в этом, а, кажется, везде на восточном берегу великой реки единственным способом противостоять ветру был скинджекинг.
Таким образом, чтобы успешно сделать дела в Мемфисе, придётся почти всё время сидеть в чужой плоти. Это будет непросто — Алли никогда не оставалась в тушках надолго. Её самым длинным пребыванием в теле носителя оставалась поездка в Мемфис на машине, когда они с Милосом, Лосярой и Хомяком захватили целую семью. Она заняла всего пару часов, и тем не менее, счищаясь со своей тушки, Алли обнаружила, что это так же трудно сделать, как пытаться вылезти из гидрокостюма, который мал тебе на пару размеров.
Для её целей — найти и вступить в контакт с родными — потребуется очень специфический носитель. Как выбрать? Критериев, которым должна удовлетворять тушка, было так много, что Алли вынуждена была сделать мысленный список.
Итак:
Если вселиться в работника службы доставки, как она это сделала у своего старого дома в Нью-Джерси, ничего особенно хорошего не выйдет. С таким «хозяином» все встречи будут короткими, деловыми, и дальше порога его не пустят. А Алли было необходимо не только добиться, чтобы ей открыли дверь, но и чтобы пропустили внутрь.
Когда Алли, наконец, попадёт внутрь их нового жилища, не станет же она разговаривать о погоде и политике! Ей нужно будет узнать, как шла их жизнь после аварии, и суметь дать родителям, сестре, а возможно, и себе самой, толику душевного тепла и утешения.
Если Алли будет использовать чьё-то одно тело для основных операций, то это не должен быть человек, занимающий ответственную должность или обременённый множеством важных обязательств.
Тушка, полная подозрений — худший вид носителя. Надо выбрать кого-то, кто не замечал бы, что происходит что-то из ряда вон, или, по крайней мере, смог бы более-менее логично объяснить себе, куда подевалось пропавшее время.