Междуглушь

Слова Мэри вертелись и кувыркались у него в мозгу, и он знал — у них, как у монеты, две стороны — сторона ужаса и сторона чуда. На какую они упадут? Ещё он инстинктивно чувствовал, что его нынешний выбор определит всю его дальнейшую послежизнь. В его судьбе наступил решающий момент. Милос всю жизнь считал себя, по сути, хорошим, порядочным человеком. Да, надо признаться, он был склонен ставить собственные интересы превыше всего, но всё же при этом всегда поступал так, чтобы наряду со своими нуждами удовлетворять и нужды других.

— Милос, что с тобой? Ты меня слышишь?

Ужас или чудо? На какую сторону упадёт? Он всё ещё не был уверен, однако принудил себя улыбнуться и подступил к ней поближе.

— Ты не перестаёшь удивлять меня, — сказал он, и это была чистая правда.

— Я понимаю, что скинджекеры не могут заниматься своим ремеслом вечно, — проговорила Мэри. — И ведь Джил делает это гораздо дольше тебя…

— Джил здесь, в Междумире, уже больше двадцати лет, а я — только четыре. Полагаю, ей недолго осталось скинджекить.

Поведение Мэри изменилось — она словно старалась заглянуть ему в глаза, и Милос не отводил своего взгляда, всей душой желая, чтобы она увидела в нём всё, что искала.

— Я знаю, что ты не такой, как Джил, — сказала она. — Но может прийти время, когда я попрошу тебя делать то, что делает она…

Они стояли теперь очень близко друг к другу. Так близко, что их послесвечения смешивались.

— Если я попрошу тебя, Милос, ты сделаешь это ради меня?

Он ожидал этого вопроса, но никак не хотел поверить, что она всё-таки задала его. Больше нельзя было прятаться ни за бесстрастной миной, ни за нежными взглядами. Его поставили перед выбором. То, что Мэри называла «спасением невинных детей», в живом мире было бы названо совсем-совсем по-другому. В живом мире это назвали бы убийством. Пойдёт ли он на это ради Мэри? Его собственные слова вернулись к нему. Когда-то он сказал Алли: «Никогда и никому не бойся сказать «нет»», — но если он сейчас откажет Мэри, он потеряет всё. Он потеряет Мэри. Значит, такое решение совершенно исключалось; и когда он это понял, осознал, чего желает всей душой — его выбор стал кристально ясен.

— Ты сделаешь это, Милос? Ты сделаешь это, если я попрошу?

Он взял руку Мэри в свою, и его послесвечение окрасилось в цвет лаванды.

— Да, — ответил он. — Ради тебя я сделаю всё, что угодно.

Глава 31 На брегах вечности

Города Мемфиса давно уже нет на свете.

Этот великий город у великой реки, центр цивилизации, лежит сейчас в руинах, навечно погребённый всесильным временем под речными наносами. Само собой, здесь речь идёт о Мемфисе — столице Древнего Египта, когда это царство было на вершине своего могущества более 3000 лет назад. Монументальные дворцы рассыпались, гордые каменные обелиски — чудеса Верхнего и Нижнего Нила, — рухнули, словно подрубленные деревья, и похоронены теперь под крестьянскими наделами…

По другую от Мемфиса сторону Нила, на западном берегу, был расположен некрополь — город мёртвых с могилами и гробницами. Похоже, все культуры и все нации питают трепетное уважение к мистической природе великих рек — к тому, как они отделяют жизнь от смерти, «здесь» от «там», известное от неизвестного.

Никто и никогда не называл Мемфис в штате Теннесси «центром цивилизации», хотя и у этого города случаются свои звёздные часы. Он тоже лежит на берегу великой пограничной реки. Мемфис — ворота на Запад. Правда, это относится к живому миру. В Междумире же это город безжалостного ветра, вставшего необъяснимым и непреодолимым барьером на пути на Запад. Кстати, небезынтересно заметить, что египетский Мемфис тоже был известен под прозванием «Инеб-Хедж», что означает «белая стена».

В живом мире египетское царство — это древняя история, потому что в мире живых даже то, что объявлено вечным и непреходящим, на поверку всегда оказывается лишь временным. Для живых людей «вечность» — это идея, а не реальность. И всё же они знают — она существует.

Живые не видят вечности, точно так же как не видят Междумира, но они неведомым им самим образом ощущают их. Живые не знают о междумирном барьере, преграждающем путь за реку, однако никто из них никогда не осмеливался раздвинуть границы города так, чтобы городские кварталы выросли и по другую сторону Миссисипи. Живые не видят и не слышат послесветов, и всё же каждый хоть один раз в жизни ощущал чьё-то присутствие поблизости — иногда приятное, иногда совсем наоборот — но всегда настолько явственное, что тянет оглянуться через плечо.

Оглянись-ка прямо сейчас.

Ты не ощущаешь, как твоё сердце забилось чуть быстрее? Тебе не кажется, что вот сейчас произойдёт что-то очень значительное?

…Может, как раз в эту минуту Мэри Хайтауэр со своей тысячей послесветов взмывает в небеса, направляясь в Мемфис.

…Может, как раз в этот момент Ник, Шоколадный Огр, прибывает в тот же город, чтобы найти Алли, и обнаруживает, что не имеет понятия, где её искать.