Самым важным для меня оставался контроль за собственным страхом, периодически всплывающем откуда-то изнутри. Я знал, что это самый опасный мой враг, с его помощью любая иллюзия могла растерзать меня, сделав, как минимум, чокнутым. Логика моего мозга бунтовала, пытаясь подсунуть самые страшные перспективы: от змеиного укуса до закрытия входа в Пещеру. Но я был готов к такому бунту — значит, так тому и быть. Был момент, когда организм начинал мнимые болезни: от удушья до сердечной боли. Я со всем соглашался, всему шел на встречу, и они рассыпались очередной иллюзией.
Периодически мое сознание проваливалось в сон, а, проснувшись, попадало в очередную галлюцинацию. Я старался быть отрешенным даже во сне. Постепенно сны и галлюцинации сплелись в какой-то единый поток. Необходим был весь мой опыт по контролю над внутренним состоянием, чтобы не свихнуться и различать сон, иллюзию и явь.
Таких глубоких практик с сознанием у меня еще не было. Я очень многое узнал о себе. Несколько раз уже был готов закончить свой эксперимент, оставляя для анализа час или полтора, и в очередной раз проваливался в мир иллюзий или сна.
Выкарабкавшись из очередной иллюзии, пытался ее проанализировать, и вновь мое сознание куда-то улетало.
Чего я только не пережил в этих грезах! Однажды нашел тайную дверь в пещере, а когда ее открыл, пред мной оказалась сама Смерть. Она с ликованием замахнулась на меня косой. Отступать было некуда. Я знал, что она не промахнется. И когда понял, что мне не избежать ее косы, животный ужас вдруг сменился полным спокойствием и отрешенностью. Я спокойно наблюдал, как со свистом приближается холодный острый металл. Коса прошла сквозь меня чуть ниже шеи. Смерть мгновенно исчезла, а я продолжал оставаться в этой отрешенности, даже не испытывая радости по поводу Ее исчезновения — и так было хорошо и спокойно… Я даже испытывал некую благодарность к Ней за подаренное состояние. Мне не было абсолютно никакого дела до того, жив я или уже умер, было просто все «по-барабану». Что-то, беспокоившее меня всю мою сознательную жизнь, навсегда исчезло, отрезанное косой Смерти.
И все же однажды, проснувшись, включил фонарик и отправился в лаз, который пересекал глубокий разлом, местами достигавший почти метр шириной. Вправо он уходил метров на сорок, а слева — уже в метре был засыпан камнями. Я взобрался на верхние из них и обнаружил продолжение трещины, которая была похожа на узкий лаз. В него можно было протиснуться лишь лежа на боку. Через пару метров меня ожидало новое испытание. Камни, на которые можно было бы опереться, подо мной кончились, а трещина уходила вглубь еще метров на пять, постепенно сужаясь. До очередных камней было еще метра два. Надо было каким-то образом преодолеть это расстояние. Перспектива свалиться в трещину и застрять там вниз головой меня вовсе не устраивала. Если бы ни чутье, руководившее мной, ни при каких условиях туда бы не полез. Но сейчас я был словно на автопилоте и с удивлением наблюдал, как мое тело, осторожно перебирая руками, используя шершавые стены раскола и упираясь в противоположные стены, постепенно начало продвигаться над опасным местом. К тому же приходилось ползти в горизонтальном положении, зависая правым боком над жуткой смертью. Невероятно, но оказалось, что это сделать не так уж сложно. Без особых проблем я достиг спасительного выступа. Далее трещина расширялась, уходя вниз. Пройдя по ней еще метров тридцать, я увидел очередной лаз, пересекавший раскол, вероятно, он ранее тоже выходил к большому залу, но сейчас одна сторона его была завалена всего в нескольких метрах. Лаз был довольно просторный, лишь временами приходилось становиться на четвереньки, так что я довольно быстро преодолел метров двести, достигнув крупного грота диаметром метров в десять. В одной стене грота на уровне груди имелось прямоугольное углубление метровой ширины и по полметра в высоту и в глубину.