Между степью и небом

Обустроители да хранильники священных божеских мест не живут, а ходят по отточенному клинку… да еще и над пропастью. Доподлинные образы и доподлинные имена не только самих богов, а даже их доступных людскому пониманию воплощений – страшное знание. Оплошать, помянуть по-глупому, суетно – означает призвать. Вернее, накликать. Ведь если даже иных зверей люди страшатся назвать правильным именем, выдумывая всякие иносказательные ухищрения – вроде “медведь” вместо “бер”… Ну вот, сорвалось-таки оплошное, накликающее! Одна теперь надежда, что внутри ограды Светловидова места медвежий гнев не опасен.

Да уж, не без причины столь удручающе многолики и многоимённы древние божества. “Как шпионы” – это лейтенантова мысль. И еще одна мысль барахтающегося в несвоём времени лейтенанта: знания о сокровенной истинной сути дохристианских богов настолько сокровенны, что наверняка не доживут до его лейтенантской родной эпохи. Может быть, они даже до этой вот древности не дожили?

…А то, что померещилось лейтенанту Мечникову еще одним белокаменным изваянием, стоящим перед алтарём спиною к лощинному устью… Именно “померещилось” и именно “лейтенанту” – принявший лейтенантскую душу в соседки к своей душе пращур знал, что это не статуя.

Это был человек.

Высокий старец. В белоснежном одеянии, белоснежно седой… Каменно неподвижный… Именно его негромкий журчливый голос мешал разлёгшейся над миром тишине стать поистине тишиною, всевластной и мёртвой. Или это ручей, невидимый в шрамоподобном русле, норовил придать своему журчанью внятность человеческой речи? Всё может быть – дьявол их знает, эти времена и места. Да уж, дьявол, наверное, знает… если уже успел родиться и стать собой.

Омывая закатом кровянеющий лик,
Хорс к земле припадает, как избитый старик,
А из омутов-речищ, как из киснущих ран,
Бледным гноем сочится затхлый знобкий туман –
Тень весёлого света и дневного тепла,
В полыханье заката догоревших дотла.
Выстилаются тени – всё длинней, всё мутней –
Мимолётная немочь честной сути вещей,
Уплощение правды (вместо “будь” – “покажись”),
Затяжным умираньем подменившее жизнь.
А от даль-виднокрая запредельной черты
Наползает, вспухая, вал ночной черноты –
Тень кровавых пожаров и пожаров в крови,
Тень того, что нагрянет – хоть гони, хоть зови;
Тень того, что дождётся скрипа дрогнувших врат,
Миг ли, век ли, века ли будет чахнуть закат.

Белоснежный старец вдруг обернулся, но лейтенант Мечников не успел увидеть его лицо. Увиделось лейтенанту лишь бешеное чёрное пламя взгляда, от которого пращур, до этого мига удивительно спокойно терпевший в своём теле несвою душу, внезапно ужаснулся ей, и…

Он – пращур, или как его там по-правильному? – был из тех, чей испуг для пугателя смертелен. Но Михаилу повезло: лейтенанта Рабоче-Крестьянской Красной всего лишь вышвырнули прочь. Так разъярённый хозяин спускает с крыльца нахрапистого наглого визитёра.

4

Во всем виноват удар по голове – Вешка наверняка ошиблась, что сотрясения мозга нет. Стало быть, можно вытрясти из мозгов (каламбур!) всякие бредни и не бояться…

Нет, не бояться нельзя.

Потому, что последствия удара – сотрясение и всё такое прочее – НЕ ОЩУЩАЮТСЯ. Лейтенант Мечников бодр, вполне работоспособен… и очень боится дать себе отчёт в том, что ненормальные эти бодрость да работоспособность подарены ему лежащими в нагрудном кармане побрякушками… колдовскими побрякушками… своей и Вешкиной… Нет-нет, конечно же причина твоего ненормально хорошего самочувствия кроется именно в Вешке, в негаданной Вешкиной взаимности, в твоих переживаниях за Вешку…