Между сердцем и мечтой

Дни покатились своим чередом. Об обещании, данном Дренгу в запале, я благополучно забыла и замуж выходить передумала. Зато иметь мужа очень хотела моя сестрица. Пока еще весть о моей отставке не разнеслась по столице, и потому желающих сойтись с баронессой Мадести не убавилось. Впрочем, еще оставался наш дядюшка, на котором мой отказ отправиться в королевскую опочивальню никак не сказался, и хотелось верить, что и не скажется. А еще был магистр Элькос, с которым наша семья состояла в дружеских отношениях. И даже Дренг. Пусть он не был нашим другом, однако на представлении держался так, что можно было подумать о приятельских отношениях рода Доло и королевского фаворита. Всё это оставляло надежду, что Амберли будет желанной невестой и даже тогда, когда станет известно о том, что я больше не фрейлина.

Признаться, поначалу я предалась мрачным размышлениям о насмешках, которые могут последовать, когда столичная аристократия узнает, что меня выпроводили из дворца. И это после того, как я красовалась своей службой! Пусть и во благо сестрице, но ведь нос задрала… Однако быстро успокоилась. Во-первых, никто не обязывал нас рассказывать правду, и оставить службу я могла по собственному почину, решив, что отчий дом мне нравится больше. А во-вторых, со мной была наука барона Гарда. Его слова о том, что конфуз нужно уметь превращать в шутку, дабы лишить насмешников их жала, я приняла душой и хорошо запомнила. Так что тому, кому взбредет в голову потешаться над незадачливой бывшей фрейлиной, лучше сразу откусить свой язык, иначе его откушу я.

Впрочем, мне еще только предстояло узнать, насколько может быть тактично светское общество вне пределов дворца. Сегодня мы собирались выехать в театр, и эта поездка была волнующей, как для меня, так и для Амберли. Мы обе впервые выезжали в Большой королевский театр. Пока я была на службе у герцогини Аританской, то бывала на представлениях дворцового театра. Мне понравилось, а иначе и быть не могло, потому что актеров туда подбирали среди лучших из лучших. И, в отличие от всех остальных театров, в дворцовом не было такого понятия, как сезон. Там давали спектакли, когда посмотреть их желал Его Величество. А наш король заядлым театралом не был, потому и представлений было очень мало, что не мешало труппе исправно получать хорошее жалование, так что служители подмостков не роптали. По крайней мере, я о таком не слышала.

Главный театр Камерата Двор тоже посещал, и сейчас как раз начинался сезон, однако я надеялась, что там не встречу никого, кто был бы мне неприятен. И уж тем более не столкнусь ни с ее светлостью, ни с государем. Никого из них мне видеть не хотелось. Это и было основной причиной моего волнения. Амберли же просто трепетала в предвкушении поездки.

Да и было от чего трепетать… сестрице. Я за прошедшие полгода успела перемерить множество нарядов по разным поводам, а вот Амбер наряжаться пока приходилось всего один раз, на свой день рождения. А сейчас она стояла в очаровательном бордовом, расшитом золотом, платье. На шее ее сверкало ожерелье, составлявшее гарнитур с серьгами и браслетами, надетых поверх длинных перчаток, того же бордового цвета. Ее волосы были уложены в высокую прическу, украшенную жемчугом. В руках сестрица теребила веер, и грудь ее взволнованно вздымалась.

Я искренне любовалась ею и никак не могла понять, отчего моя прелестная сестрица, посмотрев на меня, когда Тальма выпустила меня из своих заботливых когтей, протяжно вздохнула и сказала:

— Как бы мне хотелось быть хоть немного такой красивой, как ты.

— Да вы безумица, ваша милость, — с иронией объявила я. — Если к вашей красоте добавить еще и часть моей, то люди ослепнут.

— Глупости, — фыркнула сестрица.

— Вот именно, — согласилась я. — Если бы мне сказали, что после твоей смерти я заполучу твои чудесные ресницы, я бы задушила тебя собственными руками и забрала обещанное.

— Держись от моих ресниц подальше, — сурово велела Амберли, — и тогда я перестану поглядывать на твои замечательные волосы. А волосы, чтоб ты знала, можно срезать и с живого тела.

Тальма, переводившая взгляд с меня на сестрицу и обратно, сжала свои щеки ладонями и изрекла:

— Ужас-то какой говорите, ваши милости.

Мы с сестрицей посмотрели на нее, и моя дорогая скромница вдруг изрекла:

— Ты замечала, какие у Тальмы красивые уши? Такие маленькие, мочки не оттянуты тяжелыми серьгами…

— У вашей милости ушки-то помилей будут, — отмахнулась служанка, но чепец натянула поглубже и покинула мои покои.

Мы с Амбер проводили Тальму взглядами, затем переглянулись и весело рассмеялись. А вскоре нас призвала матушка, и мы с сестрицей поспешили вниз. Однако на лестнице остановились и, чуть приподняв подолы платьев, степенно спустились к родителям. Родительница окинула нас пристальным строгим взглядом, а после умиленно вздохнула:

— До чего ж хороши наши девочки. — Ответа не последовало, и баронесса возмутилась: — Ваша милость, отчего вы не спешите восторгаться вместе со мной?

— Что? — батюшка выглянул из-за газеты, которую читал, пока ожидал своих дам.