Между сердцем и мечтой

— И ею я тоже не хотела быть, — сказала я.

— И хвала Богам! — воскликнула баронесса. — Но объясните же нам тогда, Шанни, отчего вы так страдаете, если и служба была вам не в радость, и фавориткой вы не собирались становиться? Почему терзаете себя?

— Фавориткой я быть хотела, — ответила я и отложила на пень недоеденный кусок булки.

— Да вы же только что сказали…

— Фаворитка — не значит та, кого вы подразумеваете, — ответила я и протяжно вздохнула, не желая вести этого разговора. Однако продолжила свою мысль: — Граф Дренг — фаворит, но это не означает, что между ним и государем есть то, о чем вы думаете, матушка.

— Но зачем?!

На меня смотрели все, включая лакеев, любопытство которых оказалось сильнее выучки.

— Мне это было нужно, — произнесла я и покривилась: — Теперь уж не будет.

И пока мне не продолжили задавать вопросы, направилась к лошадям, привязанным неподалеку.

— Не понимаю, — услышала я матушкин голос.

— Оставьте ее, Эли, — негромко произнес отец. — Раз начала открываться, значит, однажды доскажет всё, о чем сейчас умолчала. Или вы желаете довести дочь до истерики, а нашу семью до скандала? Мы говорили с вами: терпение и еще раз терпение.

— Да, ваша милость, — проворчала баронесса, но на этом допрос прекратила.

В обратную сторону мы ехали и вовсе молча. Никто не спешил завести хотя бы краткой беседы или высказать о том, что солнце скрылось, и, кажется, скоро начнется, дождь. Отец ехал рядом со мной, будто не желая оставлять меня в полном одиночестве, матушка с Амберли отстали. Настроение у всех было подавленным и мрачным, небо, всё более хмурившееся над нашими головами, казалось, поддалось всеобщему унынию.

Оживились мои родные уже ближе к дому, когда обнаружили перед воротами нашего особняка экипаж.

— Кто бы это мог быть? — изумился батюшка. — Вроде бы не его сиятельство.

— Кто там? — матушка подъехала к нам с отцом, поспешила за ней и Амбер.

— Может быть, кто-то из гостей с торжества? — неуверенно предположил барон.

И в это время от калитки отошел посетитель, которому должны были сообщить, что хозяев нет дома. Я всмотрелась в того, кто остановился и смотрел в нашу сторону, и сердце мое вдруг сорвалось с привязи, разбив первый слой защитного панциря, щеки загорелись от лихорадочного румянца, ставшего следствием волнения, и я подстегнула Аметиста.

— Это Дренг, — сказав это, я пустила коня рысью.

Это и вправду был королевский любимец и доверенное лицо. Первый миг надежды, ослепивший меня, сменился подозрительностью и тревогой. Зачем он приехал? Что хочет сказать? Быть может, это просто визит, за которым стоит пустая вежливость и только? И поводья я натянула, опять пустив Аметиста шагом. Вскоре окончательно остановила его и спешилась. За моей спиной спрыгнул из седла на землю батюшка, и мы вместе приблизились к нашему гостю.

Граф учтиво поклонился, поздоровался с главой семейства, а после перевел взгляд на меня:

— У меня до вас дело, ваша милость, — сказал Дренг. — Мы могли бы поговорить наедине? — Фаворит посмотрел на моего отца, и тот, чуть помедлив, кивнул.

— Прошу, — батюшка указал в сторону особняка. — Вы можете беседовать в моем кабинете.

— Доброго дня, ваше сиятельство, — немного воинственно поздоровалась с графом матушка. — Что-то случилось?

— Идемте, ваша милость, — оборвал ее барон.

Амберли бросила на меня испытующий взор, после кивнула улыбнувшемуся ей Оливу, и первой вошла в ворота. Лакеи, которые помогали дамам спуститься на землю и теперь державшие в поводу своих и хозяйских лошадей, поклонившись нам с его сиятельством, проследовали к конюшне. Задержались только мои родители.

— Мы скоро подойдем, — сказала я им, после этого ушли и они. Я развернулась к графу и впилась в него вопросительным взглядом.

— Как ваше здоровье? — спросил Дренг, но я отмахнулась:

— Говорите.

Он с усмешкой покачал головой, скосил глаза на особняк, но я не двинулась с места. Нет, это не было враждебностью или отсутствием вежливости. Я была не против того, чтобы граф вошел, но волнение и желание скорей узнать причину его визита оказались сильней воспитания, такта и этикета. Наверное, он это понял, потому что улыбнулся и протянул мне письмо.

Я короткое мгновение смотрела на белоснежный конвертик со знакомой мне печатью, затем облизала вдруг пересохшие губы и приняла послание. Аметист, которого я так и не передала лакеям, пустил голову, ткнулся носом в конверт, но я отдернула руку и заслужила очередное недовольное фырканье.

— Ты уж прости, дружок, — сказала я коню, впервые обратив на него внимание. — Но это мне.

Все-таки передав поводья графу, я отошла на несколько шагов, сломала печать и раскрыла послание. Дыхание перехватило уже от одного вида почерка, а после я, кажется, перестала дышать, читая то, что написал мне государь: