Между сердцем и мечтой

— О чем вы говорите, Ив?! В чем опять желаете обвинить? То я травлю собственную лошадь темной магией, то опаиваю этого негодяя, этого напыщенного индюка — Ришема! А теперь и вовсе занялась похищениями? И кого?! Сумасбродной девки, которая скоро достанет вас до печенок, и вы сами от нее избавитесь?

— Довольно, — ледяным тоном произнес Его Величество. — Довольно извиваться, ваша светлость, вы опоздали. И опоздали настолько, что явиться ко мне имело смысл лишь с искренним покаянием. Однако вы пытаетесь пустить мне пыль в глаза, а значит, раскаяния нет. Впрочем, именно от вас я ничего подобного и не ожидал, а весь этот разговор затеял лишь из нездорового любопытства. Хотелось узнать, насколько далеко вы готовы зайти, чтобы обелить себя и утопить тех, кто исполнял ваш приказ. И вы бы утопили, но доводить разговор до полного абсурда мне уже не хочется. Да и время давно за полночь, а потому терять его мы не станем. Мы все устали, а вам еще собираться в дорогу…

— В дорогу?! — потрясенно воскликнула герцогиня. — Вы изгоняете меня? Но куда?!

— Домой, конечно же, — учтиво ответил король, и его тетушка побледнела.

— В одно из моих поместий? — спросила она, и монарх отрицательно покачал головой.

Губы его скривила издевательская ухмылка, а через мгновение король произнес:

— Ваши поместья конфискованы в пользу казны Камерата, ваша светлость. Вы остаетесь властительницей Аритана, и хоть он входит в состав моего королевства, но все-таки остается самостоятельным герцогством, в отличие от того же Ришема. А потому я не могу позволить вам, ваша светлость, иметь собственность на моих землях. Это порождает ненужные притязания. Да и зачем вам все эти поместья, когда у вас есть весь Аритан?

— Но я там не хозяйка! — вскричала герцогиня. — Они ненавидят меня, Ив!

— Права называть меня по имени я вас тоже лишаю, ваша светлость. С этой минуты вы обязаны обращаться ко мне не иначе, как государь, Ваше Величество, мой господин. Впрочем, вам всё это известно. Вы свободны, ваша светлость, и пусть вас судят Боги, а мой суд свершился. Прощайте.

Он отвернулся, показав так, что разговор окончен, и направился ко мне. На лице короля было написано удовлетворение, а вот его тетушка всё еще не могла осмыслить произошедшее. Я видела это по ее растерянному взгляду, по тому, как открывается рот, словно она собиралась что-то сказать, и вновь закрывается, потому что слов не находилось.

Не услышав удаляющихся шагов, государь обернулся, я была уверена, что сейчас он изломил бровь в фальшивом изумлении:

— Мне призвать гвардейцев, чтобы они сопроводили вас до покоев?

И ее светлость ожила. Она упала на колени, простерла руки к племяннику и воскликнула:

— Смилуйтесь, государь, молю вас! Я невиновна!

Монарх протяжно вздохнул. Он бросил на меня взгляд и направился к родственнице, но не велел ей встать с колен, стоял рядом и смотрел сверху вниз на самозабвенные страдания герцогини. А она страдала! Накрывшись ладонями, ее светлость надрывно всхлипывала. Я услышала, как король усмехнулся. Он нагнулся, оторвал руки тетушки от ее лица, и я увидела, что оно сухо. Слез не было.

— Вы дурная актриса, ваша светлость, — отметил Его Величество. — Та, кого вы отправили в театр, справилась со своей ролью лучше. И пока изображала даму в слезах, и когда, скинув парик и благородное платье, мыла туалетную комнату в образе служанки. — Я перевела взор на короля, но всего его внимание было отдано тетке. — Ее задержал мой гвардеец — телохранителем ее милости, когда та пыталась скрыться за дверью, через которую вынесли баронессу. Буду честен, она долго держалась, даже ее наряд, обнаруженный в корзине с тряпьем, не смог заставить ее сознаться. И Экус, истекая кровью после ранения, нанесенного ему Ришемом, мучился от боли, но клялся, что хотел отомстить за свою госпожу, оскорбленную моей фавориткой.

В глазах герцогини мелькнула надежда и облегчение. Она, хоть и не встала с колен, но плечи расправила, и это явно позабавило государя, потому что он хмыкнул, а затем склонился к самому лицу родственницы и произнес:

— Но Серпина… Серпина слишком слаба духом, слишком осторожна и слишком… — он вновь усмехнулся, — боготворит своего герцога. — Признаться, тут и я округлила глаза. Впрочем, они у меня округлились еще со слов про актрису. Потрясающе! Я была готова аплодировать изобретательности герцогини Аританской, только помнила, против кого она была направлена. — О нет, не влюблена, — продолжил государь. — Может, и было такое когда-то, я не спрашивал, но ныне это чувство перешло в безусловное преклонение.