Между клизмой и харизмой

А еще я помню, как на первом модуле мы с о Станиславом Иконо (носатым ассирийцем, родом из Кизляра) разбирали кейсы. Брали в баре бутылку «Гжелки», чтоб думалось острее, брали ящик «Балтики», чтоб пахло свежеиспеченным хлебом, брали большие листы ватмана для презентации и запирались на ночь в сауне. К утру, разложив по маркетинговым полочкам несложный кейс, просветленными шли в аудиторию защищать проект.

На втором модуле в группу к нам присоединили Кофи Бабангиду, жгучего-прежгучего негра из Чада, который по первому своему образованию был медиком. Закончил Медицинскую академию им. Сеченова. Кофи по болезни пропустил первый модуль и теперь должен был нагонять нас.

Для очередного тимворка Кофи зачем-то взял с собой в сауну девушку, представив ее невестой. Не знаю, как Станислав, я слегка возбудился, но не подал виду, благо был укутан простыней. А чтобы возбуждение не отвлекало, я силой воли сублимировал либидо свое в желание учиться и с головой ушел в работу, то есть в тимворк. Кейс на этот раз был про потребности.

— А че тут разводить сопли по древу? — первым вышел из тимворка Стас. — Желания и потребности первичны, они даны с рождения. Выбор состоит в качественном их удовлетворении. Поэтому…

— Ни фига, — прервал я Стаса, — выбор иллюзорен. Он определяется не желанием индивида потреблять качественные продукты, а продиктован самой структурой общества потребления, где важны символические ценности и отчужденные от продуктов знаки.

— Не понял. Объясни! — Со лба Иконо Стаса скатилась горячая капля пота, ударилась о его волнистое пузо и затерялась в волосатых складках.

— Потребление является мощным инструментом общественного контроля, — продолжил я. — общество всегда напомнит, что потребитель не имеет права не быть счастливым, не быть красивым, не быть успешным, не быть сильным и здоровым. Понимаешь, общество принуждает нас к потреблению. И чтобы не отстать от жизни, не стать лузерами, надо непрерывно потреблять, потреблять и раз еще потреблять.

Не очень понимая, о чем мы судачим, девушка Кофи взяла его за руку и взглядом поманила в парилку. Через минуту оттуда в такт нарастающему скрипу дверей и полок послышались глухие стоны.

К зиме стало совсем невмоготу ходить на работу, где все обрыдло и где царила кладбищенская скука. Усищев по-прежнему учил свой шведский, Иноверцева переписывала рецепты, а за сумеречным окном тоскливо валил желтый снег.

— Все, Серега, задолбало это безделье.

— Извини, что? — Усищев вынул из ушей наушники.

— Задолбало, говорю, приходить в офис и ни хрена не делать. Я увольняюсь!

— Ты всерьез? — Усищев отложил учебник и откинулся в кресле. — Учти, уволишься по собственному желанию — лишишься «золотого парашюта». У тебя в контракте наверняка, как и у меня, детально расписано, за что могут уволить, а за что нет. Лучше полюбовно решить. Поговори с Иораном.

Придя домой, я отыскал контракт. Надо же! В контракте аж три страницы убористого текста про увольнение. Меня, оказывается, без выходного пособия могут уволить за самовольное интервью, за не согласованные с начальством встречи и банкеты с конкурентами и контрагентами, за разглашение конфиденциальной информации, за опоздания, за ненадлежащий внешний вид, за нецензурную брань, за курение в рабочее время, за выход на работу в пьяном виде и за кучу прочих провинностей. Единственную провинность, которую я не нашел в контракте, был секс на рабочем месте. И я, разумеется, воспользовался этим. Привел как-то раз на работу девушку с пониженной социальной ответственностью. Через неделю, когда это вскрылось, я был уволен по обоюдному согласию сторон и с выплатой мне «золотого парашюта» — зарплаты за полгода вперед.

На следующий день я позвонил в «Петроимпорт» Дмитрию Костыгину…

Займись Варварой

Был лютый январь. Я вышел из метро. В кармане из денег лишь десять рублей. Их было достаточно, чтобы доехать на маршрутке домой, но недостаточно, чтобы купить детям что-нибудь из сладостей. Помявшись у ларька немного, я все же купил чупа-чупсов и потопал домой пешком. Было промозгло и ветрено. Дорога по сугробам заняла часа полтора, а может, и больше. Я продрог. Дети еще не спали. Чупа-чупсов было два, детей — четверо. Дети послушно разделились на две группы и по очереди лизали конфету, следя за тем, чтобы другой не лизнул дважды или не пропустил своей очереди. Господи, спасибо! Это был самый теплый вечер в наступившем году. А год обещал быть безрадостным. В том смысле, что хуже быть уже не может. Но это по мнению пессимиста. Я же был умеренным оптимистом и потому не исключал, что может быть и хуже.