Между Гитлером и Сталиным

«Ну а что ты хочешь, — просто и откровенно отреагировал этот опытный оперативник и руководитель, — люди месяцами живут вне семьи, молодые, выпить хочется, женщину иметь. Другое дело, когда все это делается грубо, с насилием и принуждением, как известный тебе случай с майором К. Пришел к сельской учительнице пьяный, выстрелил в потолок, водки требовал и любви. А этому майору 27 лет, он вот уже четвертый месяц в командировке, холостой. Третий год по таким командировкам мотается, месяцами чистой постели и нормальной бани не видит. Тяжело. Я такое не оправдываю, но понять его состояние можно. Наказывать обязательно надо, прежде всего как коммуниста. И правильно ты говорил на партийном собрании, что прежде всего спрос идет как с коммуниста, а уж потом как — с оперработника.

— Я всего не знаю, как вы, Александр Герасимович. Я живого или мертвого бандита еще не видел, но знаю, что наш представитель в селе — это лицо нашей партии. По нему селяне делают выводы о всей партии, о всей госбезопасности. И из этого надо исходить.

— Это вы правильно говорите, — переходя почему-то на “вы”, с едва уловимой хитринкой в глазах, после короткой паузы вымолвил Лихоузов, — но партийность и человечность рядом должны быть, дополнять взаимно друг друга. Вы разбирали этот случай. К. выстрел произвел случайно. Автомат был на боевом взводе, патрон в патроннике, забыл поставить на предохранитель. Вы же знаете, уже должны знать, — подчеркивая “должны знать”, произнес Лихоузов, — что там, где встреча с оуновцами может произойти совершенно неожиданно, ночью, днем, когда все решают секунды, где каждый лишний звук, тем более звук затвора, может привести к гибели, патрон должен находиться в патроннике, а оружие стоять на боевом взводе. Ну, забыл парень поставить на предохранитель, ну выпивший был, ну выстрелил случайно. След на потолке оставил. Заявила при первом опросе девушка, что приставал и угрожал оружием, вы об этом помните?

Я согласно кивнул.

— А помните, что эта же самая молодая учительница говорила, когда узнала о возможных неприятных последствиях для майора?

Я снова молча кивнул.

— Девушка эта заявила нам с вами обоим, что была бы у нее в доме водка, выпила бы вместе с ним, да водки не было. Что ничего против этого хлопца-майора не имеет, что ей жалко его, что он может пострадать >із-за этого случая. И правильно мы с вами решили — обсудить случай построже, предупредить товарища и перевести его под замену в другое село. Похлебаете с наше, товарищ лейтенант, может, помягче станете, — как бы подчеркивая условия моей работы в Киеве, закончил Александр Герасимович»[348].

Поразительно мягок этот товарищ Лихоузов (личность, кстати, вполне реальная). За попытку изнасилования, причем совершённую в пьяном виде с применением огнестрельного оружия, пожурил подчиненного, и перевел в другое село.

А сколько таких случаев было в реальности? Безусловно, они носили массовый характер.

Даже в период демократии и относительной свободы прессы, много ли случаев избиений и грабежей милиционерами обычных граждан фиксировалось в отчетах прокуратуры или МВД России или Украины, или как-то вообще фиксируется на бумаге? Ничтожная часть. Что же говорить о 1940-х годах!?!

Кстати, следует внести корректировку в образ чекиста, который рисуют до сих пор публицисты и государственная пропагандистская машина: беззаветно преданный партии, дьявольски прозорливый и запредельно жестокий интеллектуал, вышедший из простого народа.

Как свидетельствует тот же Санников, «После окончания войны в 1945 г. в органы МВД-МГБ Украины пришло много молодежи, среди них большинство фронтовиков, но они в лучшем случае имели только среднее и специальное чекистское образование в виде шестимесячных или годичных курсов… Многие работники центрального аппарата МГБ-МВД Украины ни интеллектом, ни грамотностью не отличались»[349]. О работниках периферии и говорить не стоит! Недостаток ума и образования они часто восполняли жестокостью.

Наверное, Санников имел в виду работников вроде упоминавшегося Перекреста, деловито свидетельствовавшего: «Наград у нас не было, поскольку публично о той войне нигде не упоминалось, и за лично убитого в бою бандеровца стали давать краткосрочный отпуск. Но честно скажу, что если уж сдавался бандеровец, то ради отпуска его не стреляли — отдавали под суд»[350].

Честный Перекрест опять что-то напутал. Давали в той войне и ордена и награды. Бойцу погранвойск НКВД ефрейтору Семёну Пустельникову звание Героя Советского Союза присвоили посмертно — 31 марта 1945 года — за то, что во вермя боя с бан-деровцами 5 февраля того же года он не сдался в плен, а подорвал гранатой себя и, как гласит официальная версия, двоих повстанцев.

Что же касается убийств пленных, то, может быть, сам Перекрест никого и не убивал, но для его коллег такие вещи были обычной практикой. Некоторые цифровые данные уже приводились в этой работе в главе о противостоянии УПА и Красной армии — в описании боя под Гурбами.