Между двух миров

Это была весьма пестрая коллекция с большим количеством банальной немецкой живописи, которую, по словам Золтана, нигде не продашь, кроме как в Германии, так что ее распродажу придется отложить до лучших времен. Но сумму займа возможно удастся реализовать продажей одних только «настоящих вещей». Здесь было несколько рисунков Гольбейна и один маленький портрет его кисти; два Гоббема, один чрезвычайно пышный Рубенс и несколько более крупных по размеру и менее ценных полотен его учеников. Современная Франция была представлена двумя картинами Моне — пруды с лилиями в Живерни. Современная Германия была представлена превосходным Менцелем, романтическим Фейербахом, головой крестьянина кисти Мункаши и коллекцией картин на мифологические темы Арнольда Беклина, покровителем которого был отец его светлости, — так сказал им дворецкий.

Предложенные экспертами цены подлежали утверждению кредитора и должника, поэтому была сделана опись, и две копии вручены дворецкому. Его светлость, должно быть, лишь бегло просмотрел свою, так как через час дворецкий вернул ее с его подписью, а согласие Робина было получено по телеграфу на следующий день. Золтан разослал несколько телеграмм своим клиентам в Америке; все, что ему потребовалось сделать, это в немногих словах описать картину, назвать имя художника и цену, — и за три дня он продал Гольбейна, одного Гоббема и одного Моне. А все потому, что он знал, как подступиться к делу, сказал он с довольной улыбкой.

IV

Ланни решил действовать по тому же рецепту. Он протелеграфировал своему отцу о двух Беклинах, рассчитывая, что их «философское содержание» заинтересует Эстер Бэдд; он послал также телеграмму Мерчисонам насчет Рубенса — обнаженной женщины, которая, по его мнению, должна была произвести фурор в Питсбурге. Он еще раньше получил от Аделы несколько любезных писем и кучу газетных вырезок, в которых были воспроизведены Гойя и Веласкес и рассказана вся история этих картин. Супруга питсбургского фабриканта писала: «Моя мечта завоевать репутацию культурной женщины полностью сбылась!» Теперь Ланни написал ей, что, по расчетам Золтана, Рубенс будет продан не позднее чем через неделю, и спустя двадцать четыре часа пришел ответ от Аделы: она передала телеграмму Ланни известному стальному магнату, человеку почтенного возраста, который тоже интересовался искусством, а именно: коллекционировал картины, изображавшие красивых особ женского пола, — через два дня назначенная сумма была в мюнхенском банке.

Мачеха Ланни, разумеется, проявила большую осмотрительность; она, вероятно, съездила в Нью-Йорк или Бостон и там в публичной библиотеке разузнала о Беклине все, что только можно. Затем послала телеграмму с просьбой задержать продажу до тех пор, пока она не получит фотоснимков с картин; но Ланни ответил ей «куй железо, пока горячо» и прибавил, что Золтан хочет написать одному из своих английских клиентов и не сомневается, что тот, как только получит письмо, тотчас протелеграфирует согласие. Ланни улыбнулся, представляя себе, как терзается его осторожная мачеха-пуританка: подумать только, заплатить по одиннадцать тысяч за две картины, которых она в глаза не видала. Вопрос, должно быть, решил Робби, во всяком случае он по телеграфу перевел деньги, включая комиссию для Ланни, хотя Ланни и предупредил заранее, что комиссии ему не нужно.

Подготовили каталог с описанием всех картин и снимками с некоторых; вместе с сопроводительным письмом его разослали разным лицам, включая тех, имена которых фигурировали в картотеке Ланни. Золтан рассчитывал, что этим путем удастся распродать большую часть коллекции, а остальное он возьмет с собою в Лондон под залог. С каждой картины, где бы, когда бы и за какую цену она ни была продана, Ланни получит комиссию; на этот раз он не имел основания отказываться, так как Иоганнес Робин был бесспорно его клиент. Теперь Ланни мог бы позволить себе «кутнуть» в Германии; мог бы, если бы захотел, купить для себя любую картину и любую девушку из тех, что он видел на улицах и в кафе. Это сказал Золтан, и сказал с грустью; он был добросердечный человек, ему было жаль этих несчастных созданий с накрашенными впалыми щеками и лихорадочно блестевшими глазами, готовых пойти с иностранцем за кусок хлеба.

V

Приехал Рик. Он вместе с Куртом стал приглядываться к деятельности нацистов. Они очень быстро убедились, что Генрих не преувеличивал, вся Бавария была в смятении. Капитуляция перед Францией не имела ожидаемого действия — не остановила падения марки; бешеный бег инфляции опрокидывал каждого, кто пытался остановить его, в том числе и правительства. Оглушенный народ готов был слушать любого агитатора, который сулил ему выход ил тупика; и невзрачный дом, в котором помещалась штаб-квартира нацистов, напоминал улей во время роения. Сотни юношей со свастикой ад рукаве, бывших солдат, потоком вливались в Мюнхен из соседних городков; на улицах только и видно было, как они отдают салют и маршируют по всем направлениям.