Между двух миров

Теща Ланни терпеть не могла опекунов, назначенных ее покойным мужем, однако приходилось с ними ладить. Мистер Джозеф Барнс приехал в Шор-Эйкрс, чтобы поздравить молодую чету; но два других опекуна — мистер Марстон и мистер Кидл, которые почти всю жизнь были просто служащими покойного «Дж. П.», не принадлежали к «обществу» и ждали, когда их пригласят. Ирма обещала привести Ланни в контору, чтобы познакомить его с ними; но это было так скучно, что она откладывала поездку со дня на день. В конце концов мать позвонила ей — Послушай, дорогая, это просто невежливо. — После этого Ирма предложила: — Поедем сегодня днем и отделаемся раз навсегда.

Ланни позвонил дяде Джозефу и сговорился с ним. Контора по управлению имуществом Ирмы находилась в одном из огромных домов на Бродвее, и машина с трудом пробиралась по запруженной улице. Теснота была такая, что шоферу пришлось отъехать довольно далеко в поисках места, где можно было бы поставить машину, а когда он вернулся за ними, он вынужден был кружить вокруг здания, пока они не появились. Здесь автомобиль был скорее обузой, чем удобством, — на этом кишащем людьми Манхэттэне, который был куплен когда-то у индейцев за двадцать четыре доллара, а теперь люди платили столько же за клочок земли не больше кончика мизинца. На этой земле выросли дома в пятьдесят и даже в сто этажей, превращавшие улицу в узкий каньон, или гранитное ущелье. Если бы все люди, работавшие в этих домах, вдруг одновременно вышли на улицу, они наполнили бы ее в несколько слоев. Вы входили в лифт-экспресс, в маленькую тихую кабину. Когда лифт поднимался, вам казалось, что ваши внутренности отрываются, а когда он останавливался, они подпрыгивали под самое сердце.

Дядя Джозеф, высокий джентльмен изысканной внешности, напоминал своего покойного брата; он хорошо одевался, держался чопорно, но со знакомыми был довольно приветлив. У него был конек — он собирал старинные десятицентовые американские романы, на которых вырос; так как Ланни был тоже любителем литературы, это сблизило их. Дядя Джозеф являлся чем-то вроде главного конторщика у своего более блистательного и смелого старшего брата; он охранял капитал Ирмы, как святыню. На что она тратит доходы— не его дело, разве что она разрешит ему вложить эти доходы в надежные бумаги. Он надеялся, что при разногласиях по этому вопросу Ланни будет на его стороне, и поэтому принимал молодого человека с подчеркнутой любезностью. Но любезность дяди Джозефа напоминала любезность метрдотеля в главном ресторане «Ритци-Вальдорф»; оба они казались Ланни жрецами, поклоняющимися деревянному идолу, лишенному души.

Отец Ирмы завещал мистеру Марстону и мистеру Кидлу — двум другим опекунам — ежегодную ренту, дабы они могли посвящать все свое время контролированию друг друга. Они еще больше, чем Джозеф Барнс, старались угодить Ланни. Они кланялись, расплывались в улыбках, уверяли, что страшно польщены, и водили молодую чету по всем комнатам, показывая им пишущие машинки, арифмометры, картотеки; они познакомили молодых супругов с главным клерком, назвав его фамилию, а с остальными — только указав на них рукой. Ланни всегда чувствовал себя неловко, когда его возводили в ранг божества, но, очевидно, надо было научиться принимать это как должное. Затем они с женой уселись в кабинете дяди Джозефа и разрешили трем джентльменам объяснить им принципы и методы, которыми руководствовалась опека. Время от времени муж и жена важно кивали головами, выражая этим свое одобрение.

VI

Ланни, старавшийся понять этот огромный город и то, что в нем происходит, констатировал, что эти три добросовестных джентльмена жили и действовали исключительно в бумажном мире. Не моторы и не бриллианты, даже не дворцы и не земли составляли основу богатства Барнсов, а некоторое количество листков бумаги, называвшихся акциями и облигациями, и они стоили так дорого, что их нельзя было ценить даже на вес радия. В конторе были и листки другого рода — карточки, на которые заносились все данные, касавшиеся листков первого, драгоценного рода. Были также листки бумаги, называвшиеся чеками на дивиденд, они приходили через правильные промежутки времени, а дядя Джозеф подписывал еще один вид бумаг, называвшихся расписками. И так шло день за днем и должно было итти без конца. Дядя Джозеф знал, что так и будет, ибо он имел право назначить себе преемника и подготовлял к этой роли работавшего в конторе старшего сына и уже оформил назначение — тоже на листке бумаги.