Между адом и раем

— Мы не побывали еще в одном — Риджент-парке, — сказал Алекс, поглаживая ее волосы. — Я хотел показать тебе розарий Королевы Марии. Почему мы перешли на шепот?

— Не знаю. Ты первый начал говорить шепотом. Когда один человек начинает, другой продолжает автоматически. Забавно. Ты хочешь еще чаю?

— Я бы сейчас не отказался от глотка бренди. Любопытно — Пелхэма не видно уже час или два.

— Я видела его в буфетной после обеда. Снайпер сидел у него на плече, громко болтая, а он шил. Забавно будет, если вы спросите меня, лорд Фонтлерой, что он шил?

— Не знаю даже, что сказать. Должно быть, подарок на день рождения. Для меня, наверное. Жилет с семейным гербом. Я пробовал убедить его оставить это занятие, но он прикидывается глухим всякий раз, когда я пытаюсь заговорить с ним на эту тему.

В ту же минуту старая дверь заскрипела, и всеведущий Пелхэм Гренвилль вошел в комнату с большим серебряным подносом в руках. Он поставил поднос на оттоманку перед камином.

— Прошу прощения, милорд. Последняя вспышка молнии и удар грома подсказали мне, что глоток бренди вам бы сейчас не повредил.

— Этот человек — телепат, я же тебе говорил, — сказал Хок, беря в руки тяжелый хрустальный графин. — Спасибо тебе огромное, дружище Пелхэм.

Хок заметил на подносе рядом с графином и маленькими хрустальными рюмками с выгравированным на них чертополохом довольно необычную шкатулку. Она была треугольной формы и изготовлена из пожелтевшей слоновой кости. В центре крышки была инкрустация с ястребом, вырезанным из оникса.

— Я никогда прежде не видел этой шкатулки, Пелхэм, — сказал Алекс. — Очень красиво.

— Да, — сказал Пелхэм. — Это подарок, врученный вашему прадеду самим Дэвидом Ллойд-Джорджем. По случаю, связанному с какой-то политической триадой, давно затерявшейся в тумане истории.

— Слишком маленькая для портсигара, — решил Алекс.

— Действительно, — сказал Пелхэм. — Вы не возражаете, если я присяду на секунду?

— Можешь сидеть здесь сколько хочешь. Позволь, налью тебе бренди, — спросил Алекс и наполнил ему рюмку.

Пелхэм пододвинул к себе кожаное кресло с выгнутой спинкой и сел, легонько вздохнув. Он осушил рюмку бренди, затем взял шкатулку и покрутил ее в руках, пристально глядя на Хока мутными синими глазами.

— Ваша светлость, я служу вашей семье уже почти семьдесят лет. И последние тридцать лет я ждал этого момента, — наконец сказал старик. Он осушил рюмку в один глоток и опять протянул ее Хоку. Прикончив и эту порцию, он откинулся на спинку кресла и огляделся. Блики, отбрасываемые языками пламени, освещали все уголки огромного зала, даже лепные потолки высоко над их головой.

— Я даже не знаю, с чего начать, ваша светлость, — сказал он наконец.

— Я полагаю, что начало будет вполне обычным, — беззлобно рассмеялся Хок.

— Я пришел обсудить один серьезный вопрос, милорд.

— Извини, — смутился Алекс и, поднявшись, зашагал перед камином, сцепив руки за спиной. Видно, действительно кое-что важное готовился сообщить Пелхэм.

— Ваш дедушка оставил эту шкатулку мне с тем, чтобы вручить ее вам впоследствии. Он очень ясно выразился, как ею нужно распорядиться. Я должен отдать ее вам, как только почувствую, что вы находитесь в надлежащем настроении.

— Понимаю, — сказал Алекс, озабоченно глядя на него. — Надлежащее настроение, ты говоришь. Как все загадочно, старина.

— Да. И у него были на это причины, как вы очень скоро поймете.

— И ты, очевидно, заключил, что теперь я нахожусь в этом так называемом надлежащем настроении?

— Действительно так, милорд, — сказал Пелхэм, и по его лицу пробежала улыбка. — До сих пор ваша жизнь проходила довольно невесело. Тем более ваш дорогой дедушка ушел в мир иной. Все мы очень тоскуем без него. Но я думаю, он согласился бы с тем, что вы уже прошли свой длинный и одинокий путь сквозь густой темный лес и вышли на залитую солнцем поляну.

— Если ты подразумеваешь, что после катания на санях с очень крутой горки я наконец-то остановился и почувствовал себя таким счастливым, каким имеет право чувствовать себя каждый человек, тогда ты прав. Так и есть. Разве ты не согласилась бы с этим, Виктория?

Она собралась сказать ему, что он «счастлив, как моллюск», но передумала и сказала, что он «счастлив, как никогда».

— Вот видишь? И кроме того, ты хорошо знаешь, что Виктория — в некотором роде психиатр. Так что касательно вопроса о моем текущем состоянии ты абсолютно прав, Пелхэм. Я в полном блаженстве! Так что дай посмотреть, что у тебя там. — Он протянул руку к шкатулке.

Пелхэм отдал Алексу шкатулку.

— Прямо как в романе каком-то, — сказал Хок, постукивая кончиками пальцев по крышке и улыбаясь им обоим. — Вам так не кажется?

Он положил странную белую шкатулку на каминную полку, чуть ниже огромной картины, изображающей Трафальгарское сражение. Разглядывая шкатулку под разными углами, Хок продолжал ходить из стороны в сторону.

— Только обычно хороший писатель выводит на первый план какую-то интригу, чтобы завоевать внимание читателя.

— Ради всего святого, открой ее, Алекс, — сказала Вики. — Мне не терпится увидеть, что там!