Меж сбитых простыней

Весь день я бродил в Гайд-парке, собирая в себе ошметки здравомыслия, воли и учтивости для противоборства, которое я решил учинить тем вечером. Я выпил почти треть бутылки виски и около семи часов на цыпочках направился в спальню, где Хелен провела последние два дня. Я постучал в дверь и, не получив ответа, вошел. Одетая в блеклую холщовую сорочку, она лежала на кровати, вытянув руки вдоль тела. Ноги ее были широко раздвинуты, голова откинута на подушку. Когда я встал перед ней, в глазах ее мелькнул огонек узнавания. Сердце мое бешено колотилось, зловоние моего дыхания заполнило комнату, точно ядовитый дым. «Хелен… — начал я и, поперхнувшись, откашлялся, — Больше так продолжаться не может. Надо поговорить». И тотчас, не дав ей возможности ответить, я высказал все. Я говорил, что мне известно о ее романе. Я говорил о своих фурункулах. Я встал перед ней на колени. «Хелен! — воскликнул я, — Для нас обоих наше чувство так много значило! Мы должны бороться, чтобы сохранить его!» Молчание. Глаза мои были закрыты; казалось, будто я вижу, как душа меня покидает и уносится в черную пустоту, превращаясь в красную светящуюся точку. Потом я взглянул на Хелен и увидел в ее глазах спокойное неприкрытое презрение. Все было кончено, и в тот безумный миг я ощутил два диких родственных желания. Овладеть и уничтожить. Внезапным резким движением я сорвал с нее сорочку. Под ней ничего не было. Хелен не успела и вздохнуть, как я очутился сверху и воткнул ей под корень. Правой рукой я сдавил ее нежное горло. Левой притиснул подушку к ее лицу.

Я кончил, когда она умерла. Только это и могу с гордостью сказать. Я знаю, что смерть стала для нее мигом высшего наслаждения. Сквозь подушку я слышал ее вскрики. Не стану утомлять вас описанием собственного восторга. Это было преображение. И вот теперь она лежала у меня на руках мертвая. Я не сразу осознал чудовищность своего поступка. Моя дорогая, любимая, нежная Хелен лежала у меня на руках, мертвая и постыдно голая. Я грохнулся в обморок. Казалось, прошла уйма времени, прежде чем я очнулся; я увидел труп и, не успев отвернуться, сблевал на него. Точно лунатик, я поплыл в кухню, где в лоскуты разодрал картину Утрилло. Роденовскую подделку швырнул в мусорное ведро. Точно голый безумец, я метался по комнатам и крушил все, до чего мог дотянуться. Я остановился лишь для того, чтобы прикончить виски. Вермеер, Блейк, Ричард Дадд, Пол Нэш, Ротко[9] — я их рвал, топтал, калечил, пинал, я плевал и мочился… на свои сокровища… о, мое сокровище… Я плясал, пел, смеялся… Я прорыдал всю ночь.

Меж сбитых простыней

Той ночью Стивен Кук кончил во сне, чего уже давно не бывало. Закинув руки за голову, он пялился во тьму, вспоминая последние кадры сна и чувствуя, как остывает его сперма, почему-то оказавшаяся на копчике. Когда темнота разбавилась в голубоватую серость, он перебрался в ванну, где снова долго лежал, сонно разглядывая свое белевшее под водой тело.

Накануне в кафе с красными пластиковыми столешницами, залитыми люминесцентным светом, Стивен встречался с женой. Разумеется, он пришел первым. Взгляд официантки, девочки — итальянки лет девяти-десяти, был тяжел и пасмурен от недетских забот. В блокноте она дважды старательно вывела слово «кофе», оторвала половину странички и лицом вниз аккуратно положила ее на стол. Затем, волоча ноги, пошла к огромной сверкающей кофеварке. Стивен был единственным посетителем.

Жена разглядывала его, укрывшись в подворотне на другой стороне улицы. Она терпеть не могла дешевые кафе и хотела удостовериться, что Стивен уже на месте. Он заметил ее, когда повернулся принять от девочки кофе. Точно призрак, жена стояла за его отражением в стекле. Конечно, она была уверена, что из яркого кафе ее не видно. Стивен развернулся на стуле, давая хорошенько себя рассмотреть. Помешивая кофе, он наблюдал за официанткой, которая привалилась к стойке и сомнамбулически тянула из носа длинную серебристую нить. Добыча оборвалась и бесцветной жемчужиной свернулась на кончике ее пальца. После краткого осмотра девочка отерла палец о платье, и драгоценность исчезла.

Жена вошла в кафе, однако на Стивена даже не взглянула. Она сразу направилась к стойке и заказала кофе, который сама принесла на столик.

— Другого места ты, конечно, выбрать не мог, — прошипела жена, разворачивая сахар.

Стивен снисходительно улыбнулся и залпом осушил чашку. Жена пила глоточками, выпячивая губы. Закончив, она достала из сумочки зеркальце и салфетку, которой промокнула губы и стерла красное пятнышко с переднего зуба. Смятую салфетку бросила в блюдце и защелкнула сумочку. Намокнув в кофейной лужице, салфетка побурела.

— Не одолжишь штучку? — попросил Стивен.

Жена протянула ему пару салфеток:

— Надеюсь, плакать не собираешься?

На одной из таких встреч Стивен расплакался.

— Высморкаться надо, — улыбнулся он.

За соседним столиком девочка разложила какие-то бумаги. Просмотрев их, она стала заполнять колонки с цифрами, почти утыкаясь носом в листок.

— Ведет бухгалтерию, — прошептал Стивен.