Меж колосьев и трав

За окном набирает силы не ко времени пурга. Ветер качает голые деревья, с шумом бросается из-за штакетникового забора на крышу и, перевалив через нее, уносится в степь. А в степи по смерзшемуся ковылю, по темному льду замерзших луж бесконечно текут в сторону железнодорожной станции белесые снежные полосы, на пути которых, меж поселком и железной дорогой, стоит обелиск. Если зажечь спичку и, прикрыв ее ладонями, посветить, то на медной дощечке можно прочесть фасонно выбитые слова:

«Здесь, на этом месте, погиб тракторист совхоза имени Урицкого Михаил Антонович Баканов». Ниже — даты рождения и смерти. Выше в металлической рамке — молодое улыбающееся лицо.

А по широкой степи, мимо обелиска, все текут и текут подгоняемые ветром белые снеговые полосы — к железной дороге, к станции, от которой в клубах дыма мчатся поезда с людьми во все стороны света.

В ДОЖДЬ

Потемнело. В лесу держалась сырость, с деревьев капало, и так обилен и благодатен был недавний дождь, что капель не убывала. Под стеной мокрого леса стояло несколько финских домиков, над которыми в сгущающейся темноте желтели электрические фонари. У крайнего светилась открытая дверь. От нее отделилась и направилась к дороге фигура — милиционер, задержавший Гришкину машину.

— Чего ты? — спросил его Гришка.

— Придется подождать: тут человека одного избили, нашу машину послали за врачом, а она застряла — сейчас из колхоза Калинина звонили. Так что придется подождать.

— А где он?

— Человек? На операционном столе. Больница это, — показал милиционер на освещенные двери. — Думали, не довезем… У тебя закурить есть?

Гришка дал папироску, зажег спичку.

Милиционер нагнулся, охватил руками Гришкины ладони, прикурил.

— Х-ха… Думал, помру без курева. Ты куда ездил? — заглянул он в кузов.

— Связистам провод возил. Они от Вязового линию тянут.

— А чего с той стороны едешь?

— Дорогу размыло. Думал, проселками лучше. А он вон как…

— Ночь-то, ночь-то какая, — сказал милиционер. — Картошка теперь попрет.

— К утру бы еще не пошел…

— Не пойдет, — уверенно заявил милиционер. — Примета есть. А и пойдет, не страшно: уборка только еще начинается…

— Козлов, — крикнули милиционеру от двери. — Подойдите сюда.

— Сейчас.

— Ты, друг, подожди меня тут, — сказал он Гришке.

«Черт, запоздал я, — подумалось Гришке. — Сильно запоздал».

В последнее время он жил в совхозе. Строился — уже желтели косяки в проемах дверей. Утром, перед поездкой, завернув на завтрак, он заглянул в пахнущий строевым лесом дом, посмотрел на работу плотников, потом сбегал в огород. После бродяжничества по Сибири, после сморщенных вялых овощей в придорожных чайных или дармового обилия на совхозных плантациях, куда Гришку посылали на осенние работы, собственная зелень умиляла.

Стеша засмущалась, увидев перелезающего через забор мужа с двумя выдернутыми из грядки луковицами и нежными, в пушке, огурцами в руках.

Познакомились они далеко отсюда, на Алтае. Работала Стеша на автобазе. Она развелась с первым мужем, что придавало ей какой-то особый смысл в глазах шоферов. И хоть не было ничего замечено за ней такого, из-за постоянных шоферских ухаживаний местные бабы обходили ее.

Гришка встретил ее ночью, на заправке. Так же вот тускло горели фонари, и в их электрическом свете старательно уложенные Стешины локоны казались особенно блеклыми. Она отпускала горючее второй смене шоферов, когда он подъехал.

— Ну ладно, у этих работа такая, — сказала она, кивнув на присутствующих. — А тебя чего по ночам носит?

— А ты думаешь так просто по три сотни в месяц выгонять?

И с привычным нахальством довольно сильно тиснул ее. Она, поправляя волосы, насмешливо сказала:

— А ты как будто выгоняешь!

— Ну, а как же! Как месяц, так две с половиной или три сотни отдай!

— Это сколько же ты зарабатываешь? — удивилась она. — Можно такого мужа любить…

Последнее ей хотелось сказать шутливо-вызывающе. Ее подвел голос, и Гришка внимательно посмотрел на нее: столько вымученности было в ее желании понравиться, что он вдруг с удивлением заметил, что и у него тоже садится голос. С этого все и началось…

Гришка и сейчас почувствовал, как у него перехватывает горло от любви и сочувствия к ней. «Запоздал, — с горечью подумал он. — Сильно запоздал. И чего она теперь там думает?»

Провожая утром Гришку в рейс, совхозный завгар Иван Иванович Черных наказывал:

— Повезешь катушки связистам, не увлекайся. Будут уговаривать на что, знаю я их, говори, не велено — и назад. Нам машина самим нужна. Понял?

А Гришка не послушался. Уже на станции походил меж плавящихся на солнце каменных заборчиков, поискал попутчика: не любил он ездить один. Бывало, посадит девчонку, а нет, так и просто кого-нибудь, и начинает трепаться. Повезло ему и на этот раз. Уже выезжая со станции, на развилке дорог, повстречал он мужика в брезентовом плаще.

— Подвезешь? — забегал тот со своими бидонами по дороге.

— А куда тебе?

— До Болотовского.

— Ну садись.

— Ты в этом плаще на заготовителя похож, — сказал Гришка, когда мужик, устроив свои бидоны в кузове, забрался в кабину. — Ты, случайно, не уполномоченный?

У мужика сморщилось лицо.