Меж двух миров

Неподалёку от могилы к кладбищенской стене была приставлена лестница: на ней-то я и принялся кувыркаться, надо сказать, беззаботно и почти радостно. Почему-то в тот день смерть дедушки никак не сказалась на моём расположении духа. Может быть, потому что из муслина, которым ему прикрыли голову, мне пообещали потом сделать сачок для бабочек? Внезапно, словно от выстрела в спину, я вздрогнул и почти подпрыгнул. Потом обернулся и уставился на группу людей, произносивших у гроба прощальные речи. Дело в том, что я очень явственно услышал голос деда: он что-то ответил присутствующим. Поскольку никто этому не удивился, я некоторое время спустя пришёл к выводу, что, может быть, ничего сверхъестественного и не случилось: в конце концов, наверное, даже мертвец имеет право на прощальное слово. Через год или два я понял, что ошибался, но рассказывать кому-нибудь о случившемся было поздно.

Может быть, голосом деда во мне заговорила совесть? Что именно сказал дед, я не понял, потому что слова его прозвучали на иврите. Случай этот меня потряс. Позже я стал замечать, что помимо воли вывожу на бумаге его инициалы: так тоже иногда проявляется комплекс вины.

Самое время теперь вспомнить о голосах пророков; за высказываниями этими обычно следуют какие-нибудь чудеса. Когда Илия, скрывшись в пещере от своих будущих убийц, обратился с мольбой к Богу, то услышал: «Выйди и стань на вершину горы пред ликом Господним. Сильный ветер разрушит горы и сокрушит скалы. Но не в ветре Бог. После ветра — землетрясение, но не в землетрясении Бог. После землетрясения — огонь, но не в огне Бог. После огня тихо повеет ветер…»

Внутренний голос не просто приказал Аввакуму нести похлёбку Даниилу: духом Господним он поднят был в воздух и перенесён к пещере льва.

Вспомним, что произошло, когда Иоанн крестил иудеев. Небеса разверзлись, святой дух спустился в виде голубки и голос с небес произнёс бессмертные слова: «Вот сын Мой возлюбленный, в коем души не чаю». Этот голос «внутренним», правда, не назовёшь: слишком уж громогласно он прозвучал.

Людям искусства также многое диктуется свыше: правда — тихо, чаще безмолвно. «Я не устаю поражаться некоторым высказываниям собственных персонажей, — признавался Теккерей в журнале «Cornhill Magazine» (август 1862 года). — Пером моим в те минуты явно управляли какие-то таинственные силы. Записывая речи очередного героя, я постоянно ловил себя на мысли: как мне могло такое прийти в голову?»

Ещё более удивительны признания Диккенса, который рассказывал своему другу Джеймсу Филду о том, что вскоре после «рождения» персонажи романов «Лавка древностей» и «Мартин Чеззлвит» стали преследовать его повсюду, буквально не давая прохода. Что-то есть в этом от магии, что-то от спиритизма. Уместно вспомнить слова Герберта Нойса, произнесённые перед лондонским Диалектическим обществом в связи с публичными слушаниями, посвящёнными известным декларациям спиритуалистов.

«Я знаю, что вызову своим признанием насмешки скептиков, — сказал Нойс, — но мне тоже приходилось общаться с духами, причём таким методом, который, возможно, сами духи используют для контакта друг с другом. Я слышал внутренний голос, который звучал так, словно в мою нервную систему был встроен невидимый телеграф. Каждое очередное слово от следующего отделял отчётливый щелчок; при этом сама речь не столько даже слышалась, сколько каким-то необъяснимым образом чувствовалась. Воспринимаемые слова были явно отделены от моего собственного хода мыслей».

Уместно вспомнить и о голосе Маггида, который в течение 52 лет диктовал Иосифу Каро, знаменитому теоретику иудаизма, тексты таких книг, как «Shulham Aruk», ставших религиозным кодексом иудеев. Каро называл Маггида «невидимым посланником», «родственным духом», «небесным ментором».

Цитируя аналитическое исследование Х.Л.Гордона «Каро и Магид» (Нью-Йорк, 1949), доктор Сильвано Ариети пишет: «Каро склонялся над священными книгами в поисках скрытого в них смысла, и душа его наполнялась глубочайшими страхами и одновременно высочайшими помыслами. В эти-то моменты в него и вселялся дух: он формулировал постулаты, предсказывал будущее, повествовал о том, что ждёт его в жизни. Так родилась книга «Maggid Mesharim». Вне зависимости от того, к какой категории может быть отнесён этот случай (судя по абзацу, в котором Каро называет Маггида «возлюбленной, чей голос вновь зазвучал в моих устах», элемент галлюцинации тут присутствует), ясно, что мы имеем дело с разновидностью психопатологии. Был ли Каро психически нездоров, и если да, то какой диагноз мы сегодня могли бы ему поставить?»