Но FHA вовсе не собиралось участвовать в сделках со всеми старыми домами. Агентство отдавало приоритет отдельным новым домам на широких улицах и в глухих переулках. Оно предписывало, чтобы дома были удалены как минимум на пятнадцать футов[497] от проезжей части и чтобы со всех сторон их окружал сад. FHA одобряло однородную застройку и не одобряло районы смешанного назначения, где наряду с жильем имелись производство или коммерция. Оно предпочитало расширение плотности и плохо относилось к съемной собственности или присутствию старых домов, поскольку верило, что подобные вещи «усиливают тенденцию поселения представителей низшего класса». Ведь в конце концов, оно выдавало стандартные, одинаковые займы, рассчитанные на рынок всей страны; следовательно, FHA нуждалось в стандартных, одинаковых домах[498].
Другими словами, вы могли получить любой дом, который вам нравился, если этим домом было новенькое бунгало в пригороде. Вы могли желать поселиться в городе, но вам пришлось бы побороться, чтобы получить ипотеку на собственность в центре. Ничто из этого не было очевидным для покупателей; риелторы и ипотечные брокеры отправляли прямиком к образцовому дому FHA, который обычно располагался в новом загородном массиве. Причина, по которой пригороды так резко увеличились в 1950-х, была в том, что этого хотело правительство, и оно спонсировало этот процесс, тратя миллиарды долларов. Компания, построившая Лейквуд, возводила его, зная, что ей необходимо предоставить дома, доступные людям с определенной медианной зарплатой. Дом с тремя спальнями продавался за 8255 долларов; их покупали люди, бывшие в состоянии получить ипотеку на тридцать лет с выплатами по 50 долларов в месяц без первоначального взноса. Работа в пределах таких ограничений и конкуренция на прибыльном ипотечном рынке означали массовое производство блочных домов с большой скоростью. Одинаковые строения в пределах одного жилищного массива – с той же самой отделкой, бытовыми приборами, материалами и оборудованием – позволяли строителям экономить за счет масштаба; Лейквуд, например, получил 200 тысяч одинаковых внутридомовых дверей. Когда вы едете на машине по Лейквуду или Сан-Фернандо, то однообразие строений просто удивительное. Причина не в том, что люди этого хотели; просто жилищное строительство тут спонсировало правительство, пусть даже этот факт был скрыт от собственников, которые наслаждались иллюзией свободы.
Благотворная пригородная жизнь прославлялась в многочисленных ТВ-программах и фильмах, и это делало ее объектом желаний и мечтаний. Но реальную эстетику пригорода диктовала инвестиционная политика FHA и соображения национальной безопасности, выраженные в словосочетании «защитное рассредоточение». Жилищный акт 1954 года предписывал федеральным агентствам, в том числе FHA, обеспечивать снижение уязвимости городов перед вражеской атакой. На практике это означало рассеивание с помощью создания многочисленных пригородов. Закон также обязывал выдавать займы только на те жилые дома, которые были «субъектами урбанистических оборонных стандартов». Когда во время серии ядерных взрывов в пустыне Невада, получившей название «операция “Заварочный чайник”», тестировали разные типы строений, выяснилось, что дома в стиле ранчо переносят взрыв лучше остальных. Помимо того подъемные жалюзи максимально снижали ущерб для внутренностей дома. Поэтому ничего случайного нет в том, что девять из десяти новых домов Южной Калифорнии 1950 были именно такими[499].
Анархические пригороды Саутгейта, где «синие воротнички» строили собственные дома с нуля, открыли дорогу подстриженным лужайкам «испеченного» FHA, гладкого, как печенье, Лейквуда. В конечном счете пригороды стали означать подчинение. Подчинение, определяемое рынком жилья и политическими приоритетами, а не личным выбором или необходимостью. Оно было скрытым и выглядело скорее благодеянием. Ипотечные выплаты в 50 долларов ежемесячно за особняк на три спальни в пригороде – это было много дешевле, чем снимать жилье в заброшенном городском центре. Превращаясь в собственника дома, вы ощущали себя на пути к финансовой безопасности.