Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации

Обновление 2017 года показывает, как за двадцать два года изменился город: исчезли упоминания плевков и вандализма (судя по всему, это все же усвоили), но появились запреты парковать машину «не там и не так», позволять домашним животным беспокоить соседей, пролезать куда-то без очереди, мешать другим громкими разговорами.

Для человека, делающего карьеру в быстро растущем Лондоне, было сущностно важно найти способ втереться в доверие у партнеров и вышестоящих. Если вы не вели себя так, как положено, то шансов на успех у вас просто не могло быть. Вежливость была частично реакцией на тревогу, вызванную головокружительным взлетом города, антидотом от страхов коммерциализованного города, свободной экономики, в которой ослабли все традиционные связи, державшие общество вместе. Если хорошие манеры более не определяются двором или церковью, как писали авторы вроде Эддисона и Стиле, тогда они будут рождены самим современным коммерческим обществом. Точно таким же образом королевский Лондон более не был центром искусства, литературы, театра и музыки; производство и потребление объектов культуры переехало в урбанистическую реальность. Единственным арбитром хорошего вкуса стал рынок.

И рынок реагировал удивительным образом. Он наложил на Лондон физический отпечаток, который вполне очевиден до нашего времени. Планировка растущего фешенебельного Вест-Энда, которую определяли застройщики, с его террасами симпатичных домов и площадей с зелеными садиками, – все это было манифестом тогдашней вежливости. Витиеватые украшения прежней эпохи сошли со сцены; их место заняла утонченность классицизма. Единообразие и сдержанность доминирующего палладианского неоклассицизма отражали самообладание и простоту индивидуальной вежливости. Один современный архитектор назвал градостроительство георгианской эпохи «театром вежливого мира»: серия взаимосвязанных площадей, улиц, парков, кофеен, клубов, театров, музеев, церквей и променадов складывалась в единое «вежливое» общественное пространство, поощряющее общение и смешение[242].

И вот мы в современном городе, управляемом не устаревшими авторитетами, но рыночными силами, и построенном вокруг досуга, моды и вкусов населяющих его людей. Новый вид мегаполиса, в один миг узнаваемый и по сей день: с ресторанами, кафе, барами, музеями, галереями, ночными клубами, театрами, торговыми центрами, спортивными аренами и настоящим «шведским столом» возможных занятий, которые существуют, чтобы развлекать нас. Все это, собственно, и дает городу его raison d’être[243]. Но подобная урбанистическая реальность, выстроенная вокруг меняющихся вкусов и немалых доходов его жителей, совершенно недавнее явление на исторической шкале. Она появилась на сцене в ту эпоху, когда Лондон из отсталого городка превращался в глобальный метрополис.

* * *

Радикальная культура кофеен 1660-х послужила предвестником этого изменения городов. Но кофейня была только одним из многих видов новых коммерческих предприятий, которые обслуживали растущую потребность в общении и социализации. Парк развлечений Воксхолл-Гарденс открылся на южном берегу Темзы в те же 1660-е. В 1729-м он перешел под управление Джонатана Тайерса, импресарио и застройщика. Тайерс перестроил парк под вкусы публики того времени, создал тщательно продуманную обстановку для приятного времяпрепровождения и неформального публичного взаимодействия.

Он превратил то, что было лесочком с таверной в центре, в тематический парк XVIII века. Гости, прибывавшие на лодке, входили в Воксхолл-Гарденс и шагали по усыпанным гравием дорожкам, освещенным сотнями ламп, что свисали с деревьев. Система дорожек, проложенных в виде решетки, поощряла случайные встречи и общение. Гуляющие могли наслаждаться картинами, размещенными в стеклянных витринах, а также музыкой, которую играл оркестр на восьмиугольной сцене посреди зарослей. Состоятельные гости могли присесть в одной из наполовину открытых лож или в полукруглых колоннадах, что располагались вдоль главных променадов. Тут устраивались аристократы и высший свет, ели на публике, смотрели на других и ловили на себе любопытные взгляды, ощущая тем самым собственную избранность. Сама идея того, что можно есть на публике, об этом нужно напомнить, была тогда новой и шокирующей. Аристократы, сидевшие за столиками и болтавшие под музыку, являлись такой же частью шоу, как и все остальное, что задумал Тайерс. Это была одна из сторон Лондона XVIII века в миниатюре: люди разных классов испытывают один и тот же опыт, но их разделяют невидимые барьеры статуса.

Те, у кого не хватало денег на элитные места, перекусывали на природе, под деревьями были предусмотрены столы для пикника. В плохую погоду оркестр играл в большой ротонде, освещал которую один из самых больших канделябров страны, а гости могли поесть в экзотической Турецкой палатке.