Метро

Это меняло дело. Времени размышлять больше не оставалось: они выйдут на платформу, как только поймут, что сопротивление сломлено; от этого выхода надо было убираться как можно быстрее. Артем пригнулся и бросился вперед, крепко сжимая в руках автомат и озираясь через плечо, — из-за эха, мгновенно разносящего гром выстрелов под сводами станции, искажавшего звуки и менявшего их направление, так и не было ясно, из какого именно туннеля, правого или левого, ведется стрельба.

Наконец, отбежав уже довольно далеко, он заметил затянутые в камуфляж фигуры в жерле левого туннеля. Вместо лиц у них было что-то черное, и у Артема внутри все похолодело. Только спустя несколько мгновений он сообразил, что те черные, что осаждали ВДНХ, никогда не использовали оружие и не одевались. На нападавших просто были маски, вязаные шапки-маски из тех, что можно было купить на любом оружейном развале, а при покупке АК-47 даже получить бесплатно, в придачу.

Прибывшие в подкрепление калужские бросились на землю и тоже открыли огонь, укрываясь за раскиданными на путях трупами, как за бруствером. Видно было, как прикладом выбивают фанерные листы, торчавшие вместо лобовых стекол в вагоне-штабе, открывая замаскированное пулеметное гнездо. Громыхнула тяжелая очередь.

Вскинув глаза вверх, Артем нащупал взглядом висевшую в центре зала подсвеченную изнутри пластиковую табличку с указанием станций. Нападали со стороны Третьяковской: этот путь был отрезан. Чтобы попасть на Таганскую, нужно было возвращаться через всю станцию туда, где сейчас было самое пекло. Оставался только путь на Кузнецкий Мост.

Дилемма разрешилась сама собой. Спрыгнув на пути, Артем кинулся к чернеющему впереди входу в единственный возможный туннель. Ни Хана, ни Туза нигде не было видно. Один только раз мелькнула наверху фигура, напоминавшая бродячего философа, но, остановившись на мгновение, Артем тут же понял, что ошибся.

В туннель бежал не он один — больше половины всех спасающихся с платформы бросились именно к этому выходу. Перегон оглашался испуганными возгласами и злыми криками, кто-то истерически рыдал. То там, то здесь мелькали лучи фонарей, где-то метались неровные пятна света от коптящих факелов; каждый освещал себе путь сам.

Артем достал из кармана подарок Хана и надавил на рукоять. Направив слабый свет фонарика себе под ноги, стараясь не споткнуться, он спешил вперед, обгоняя небольшие группки беглецов — иногда целые семьи, иногда одиноких женщин, стариков и молодых здоровых мужчин, тащивших какие-то тюки, вряд ли принадлежавшие им.

Пару раз он останавливался, чтобы помочь подняться упавшим. Около одного из них он задержался: прислонившись спиной к ребристой стене туннеля, на земле сидел совсем седой старик, с болезненной гримасой на лице державшийся за сердце. Рядом с ним, безмятежно и тупо оглядываясь по сторонам, стоял мальчик-подросток, по животным чертам и по мутным глазам которого было ясно, что это не обычный ребенок. Что-то сжалось у Артема в душе, когда он увидел эту странную пару, и, хоть он и подгонял себя, и ругал за каждую задержку, тут остановился как вкопанный.

Старик, обнаружив, что на них обратили внимание, постарался улыбнуться Артему и что-то сказать, но воздуха ему не хватало. Он поморщился и закрыл глаза, собираясь с силами, а Артем нагнулся к старику, пытаясь расслышать, что тот тщится ему сообщить.

Но мальчик вдруг угрожающе замычал, и Артем неприязненно отметил, что с его губ тянется ниточка слюны, когда он скалит по-звериному свои мелкие желтые зубы. Не в силах справиться с нахлынувшим отвращением, он оттолкнул мальчишку, и тот, попятившись, неуклюже осел на рельсы, издавая жалобные завывания.

— Молодой… человек… — через силу выдавил старик. — Не надо его… так… Это Ванечка… Он же… не понимает…

Артем только пожал плечами.

— Пожалуйста… Нитро… глицерин… в сумке… на дне… Один шарик… Дайте… Я… не могу… сам… — совсем нехорошо захрипел старик, и Артем, покопавшись в дерматиновой хозяйственной сумке, поспешно нашарил новую, неначатую упаковку, содрал ногтем фольгу, еле поймал норовивший выскочить шарик и протянул его старику. Тот с трудом растянул губы в виноватой улыбке и выдохнул:

— Я… не могу… руки… не слушаются… Под язык… — попросил он, и его веки опять опустились.

Артем с сомнением оглядел свои черные руки, но послушался и вложил скользкий шарик старику в рот. Незнакомец слабо кивнул и замолчал. Мимо них торопливо шагали все новые и новые беженцы, но Артем видел перед собой только бесконечный ряд сапог и ботинок, грязных, зачастую просящих каши. Иногда они спотыкались о черное дерево шпал, и тогда сверху неслась грубая брань. На них троих больше никто не обращал внимания; подросток все сидел на том же месте и глухо подвывал. Безучастно и даже с некоторым злорадством Артем заметил, как кто-то из проходящих от души поддел его сапогом, и тот начал выть еще громче, размазывая кулаками слезы и раскачиваясь из стороны в сторону.

Старик тем временем открыл глаза, тяжело вздохнул и пробормотал:

— Спасибо вам большое… Мне уже лучше… Вы не поможете мне подняться?