Утверждение Милля может показаться парадоксальным. Ведь метод Сократа на первый взгляд предстает предприятием сугубо рациональным. Сократ, как настоящий герой, сражается с иллюзией, ложью и пороком посредством логики; он делает это до тех пор, пока враг не одолеет его, – и тогда он благородно предпочтет не сдаваться, а преданно умереть ради истины. Будучи новичками, мы считаем, что за всем этим стоит голая логика. Позднее, обнаружив, что логика не всегда убедительна, мы вдруг понимаем: а ведь в основе повествования нечто совсем иное – а именно борьба, благородство, преданность. Причем, согласно сократической модели, эти блага лучше достигаются, когда мы концентрируемся не на них самих, а на том, что их вдохновляет, – на истине и ее страстном поиске рациональными средствами.
Важнейшей стороной диалога, рассматриваемого подобным образом, оказывается вовсе не то, неопровержима ли его аргументация. Самое главное – тот эффект, который диалог производит на читателя. Иногда неудачные или взаимоисключающие аргументы помогают аудитории достичь определенного состояния ума, и оно может оказаться ценнее, чем убежденность в том или ином утверждении. Это состояние ума способно открыть новую перспективу, в рамках которой все утверждения диалога предстанут неадекватными. Возможно, именно под этим свежим углом зрения сложится понимание того, что погоня за истиной есть наивысшее человеческое стремление, даже если (или потому что) полное обладание этой истиной невозможно. Читателя же временами к такому видению приводит не прямое предложение просто принять его, а личное участие в изнурительной и тщетной погоне за ускользающей истиной[59].
При исследовании Сократа этот эффект может проявляться и иначе. Косвенные приобретения могут оказаться более ценными, чем прямые. Например, Бен Франклин поначалу видел в методе Сократа набор специальных приемов, позволяющих побеждать в спорах:
Я нашел этот метод самым безопасным для себя и очень стеснительным для тех, против кого я его применял; поэтому я извлекал из него большое наслаждение, непрерывно в нем практиковался и достиг большого искусства в умении добиваться даже от весьма умных людей таких допущений, последствий которых они предвидеть не могли; при этом они попадали в затруднительное положение, выбраться из которого были не в состоянии; подобным образом мне удавалось одерживать такие победы, которых не заслуживал ни я, ни отстаиваемый мной тезис[60].
Диалоги предостерегают нас от такого подхода[61]. В конце концов Франклин, набравшись мудрости, отказался от него. Однако он сохранил некоторые косвенные преимущества своих сократических опытов. По типу своему они были мягче описанных Миллем, но все равно сослужили Франклину хорошую службу.