Меткая Пуля

Ночь была тихая и благоухающая, в воздухе ни малейшего ветерка, ни одной тучки на темно-голубом небе, усеянном блестящими звездами; величественное безмолвие царствовало в прерии, где, однако, в эту минуту скрывались несколько тысяч человек, только и ожидавших слова или знака, чтобы приступить к резне.

Идущие машинально остановились и бросили задумчивый взгляд на величественную картину, расстилавшуюся у их ног.

На расстоянии трех ружейных выстрелов, у берега реки, волны которой казались при лунном свете широкой серебряной лентой, форт Макензи, мрачный и безмолвный, резко выделялся черным силуэтом, и сплошная тень его массивных сооружений простиралась далеко. Легкое дуновение ветра таинственно пробегало по кудрявым верхушкам деревьев и заставляло глухо содрогаться листву, а далее, словно величественная рама этой дивной картины, снежные вершины высоких пиков и зубчатых хребтов окаймляли пейзаж.

— На рассвете, — прошептал Серый Медведь, отвечая скорее на собственную мысль, чем обращаясь к спутнику, — эта гордая крепость будет принадлежать мне! Краснокожие станут властелинами там, где еще владычествуют теперь их жестокие гонители.

— Да, — машинально ответил Белый Бизон, — овладеть фортом ты можешь, но сумеешь ли удержать его в своих руках? Победить ничего не значит. Сколько раз краснокожие побеждали белых, а все же те поработили индейцев, их иго тяготеет над ними; они истребили, они рассеяли индейцев подобно тому, как осенний ветер разметает сухие листья.

— Правда, — со вздохом сказал молодой предводитель, — так было всегда с той минуты, когда белые ступили ногой на эту несчастную землю. Какое таинственное влияние постоянно покровительствовало им против нас?

— Вы сами, мой милый, — возразил Белый Бизон, грустно качая головой, — вы сами себе величайшие краги. Никому кроме себя вы не можете приписывать ваших постоянных поражений. Вечно вы режетесь из-за пустых ссор, вечно воюете друг с другом, а белые не преминули тайно подстрекать наследственную вражду, которой искусно воспользовались, чтобы расправиться с вами по частям.

— Да, вы говорили мне это не раз, и, как видите, я воспользовался наставлением: теперь все миссурийские индейцы соединились в одно целое, они повинуются одному вождю, идут под одним знаменем. Поверьте, этот союз принесет обильные плоды, мы прогоним этих хищных волков из наших пределов, мы оттесним их назад в их каменные города, и впредь одни мокасины краснокожих будут ступать по этим равнинам и эхо гор на берегу Миссури пробудится только от веселого смеха индейцев или боевого клича черноногих.

— Никто не обрадуется сильнее меня такому результату, я горячо желаю видеть свободными тех, у кого пользовался братским гостеприимством, но — увы! — кто может предвидеть будущее? Вожди, которых тебе удалось стараниями и терпением соединить для великого национального подвига, эти самые вожди интригуют исподтишка, боятся исполнять твою волю и завидуют той власти, которую сами дали тебе над собой. Берегись, чтобы они тебя не бросили!

— Яне дам им времени на это, уже несколько дней я слежу за всеми их проделками, знаю все их планы. До сих пор я молчал из осторожности, мне не хотелось рисковать успехом предприятия, но как только я овладею вот этой крепостью — о! поверьте, я заговорю тогда во всеуслышание, мой голос приобретет вес, моя власть — силу, которую вынуждены будут признавать самые беспокойные умы; победа сделает меня великим и грозным, я раздавлю пятой тех, кто втайне замышляет козни и не колеблясь восстанет против меня, если бы я потерпел поражение. Идите, отец мой, пусть все готовят к приступу при моем первом сигнале; осмотрите посты, наблюдайте за движениями неприятеля, через два часа раздастся мой боевой клич!..

Белый Бизон посмотрел на вождя со странным выражением, где дружба, страх и удивление поочередно одерживали верх, потом положил ему руку на плечо и сказал с глубоким чувством:

— Дитя, ты безумец, но безумец великодушный; дело перерождения, о котором ты мечтаешь, невозможно, но восторжествуешь ты или падешь, твоя попытка не пройдет бесследно; твой путь оставит на этой земле за собой светлый луч, который когда-нибудь в будущем послужит маяком для тех, кто после тебя примется за дело освобождения родного племени.

После минутного безмолвия — более красноречивого, чем любые слова, — они крепко обнялись. Наконец они расстались, и Серый Медведь остался один.

Молодой вождь вполне понимал трудности своего положения. Он видел, сколь справедливы замечания его приемного отца, но теперь поздно было отступать, следовало идти вперед во что бы то ни стало. Мы объяснили подробно в одной из предыдущих глав те причины, которые, так сказать, вынудили Серого Медведя поспешить с исполнением его замысла, теперь же, когда настала минута открытой борьбы, всякое колебание, всякий страх исчезли из сердца молодого предводителя и заменились холодной, непоколебимой решимостью, при полной свободе мысли, чтобы искусно разыграть решительную партию, от которой зависела судьба его племени.