Метели, декабрь

Башлыкову в этом «аге» послышался интерес, понимание, и он стал терпеливо, по-приятельски толковать о выгодах общего хозяйствования. Дед — Башлыков знал уже, как его зовут, и обращался к нему учтиво: Денис Игнатович — слушал внимательно, кивал согласно, одобрял, похоже. Но обещал только одно: надо подумать.

Присмотревшись, Башлыков скоро понял, что покладистый дед, не иначе, хитрит, отводит разговор. Смазать хочет вопрос.

— Думать теперь уже мало, — сказал Башлыков твердо. — Действовать, решать надо. Неотложно!

Он отвернулся от деда, давая понять, что времени у него немного, что он ждет решительного ответа, и обратился уже к молодому:

— А что хозяин «думает»?

Он не скрывал иронии, нарочно с нажимом сказал «думает».

Молодой сразу, как почувствовал внимание к себе, сосредоточился вновь, стал строже взглядом. Выпрямился, будто приготовился к бою.

— А я посмотреть хочу, что из этого всего еще будет, — ответил бесхитростно, как-то с вызовом.

— Значит, вы еще сомневаетесь?

— Посмотреть хочу.

Спорить, доказывать, чувствовал Башлыков, было бесполезно. И все же, едва сдерживаясь, рассказал, как это основательно обдумано и проверено — обдумано партией, лучшими головами, проверено миллионами людей. Не первый раз, не первому говорил это и не первый раз видел, что не доходят его, казалось, такие ясные, убедительные доводы. Как и многие другие, будто не понимали, не хотели понимать надежности происходящего. На все убедительные, искренние слова Башлыкова в ответ была глухота. Видел упорный, туповатый взгляд хозяина, понимал одно — напрасно он, Башлыков, доказывает такому, не дойдет ничего до такого!

И эта упрямая глухота жгла Башлыкова. Нежелание, неспособность понять самое простое, это дикое упорство его бесили. Еще немного, и сорвался бы, наговорил бы!.. Но не хотел терять достоинства, дать почувствовать волнение свое.

Снова обвел взглядом хату, снова увидел бедность, убожество ее, этот «рай», который они так сберегают. Шевельнулось тяжко, неосознанно: чего они цепляются за это? Надоело, безмерно надоело удивляться тупости. Твердить одно и то же глухим…

В тишине, что наступила в хате, чувствовалась враждебность.

— Мы не против, не думайте, — отозвалась благожелательно и виновато от припечка старая. Она смотрела Башлыкову в глаза с тревогой и надеждой, как бы просила его смилостивиться. — Только ж, правда, осмелиться трудно…

Она верила, что он, такой всезнающий, образованный, поймет ее.

— Долго вы осмеливаетесь! — не поддался ей, строго сказал Башлыков и резко — А мы ждать не можем! Не можем!

Не скрывая неудовольствия, поднялся пошел к двери. Поднялись и другие.

— Советуем подумать, Дятел! — пригрозил Дубодел и глянул, точно намекал на что-то плохое.

Снова оказались на дворе. Башлыкову острее бросилось теперь: новая, с желтоватыми, старательно очищенными бревнами хата была неровня старой — просторная, с размахом. Три окна во двор, две комнаты видны в прорезь дверей. Сени заложены широкие. Это уже иная, не бедняцкая хата.

— Выяснить надо, откуда лесу набрал! — Дубодел перехватил взгляд Башлыкова. — И сколько оплачено.

Когда вышли на улицу, Глушак виновато сообщил Башлыкову:

— Женка его — кулацкого роду. — Добавил раздумчиво: — И сам он, не секрет, с кулацким нутром. Хоть подводи под задание… Твердо.

Дубодел как бы ждал этого, подхватил сразу уверенно:

— А можно и дать!

Башлыков промолчал. Но не возразил.

Глава четвертая

1

Приостановились: куда теперь идти? Глушак, не долго думая, посоветовал: в конец, начать с первой.

Башлыков согласился.

Идя рядом с Башлыковым, Глушак рассказывал: эти, если б не Кулина, жена, хоть сейчас готовы в колхоз. Там все она крутит.

Уже когда подымались на крыльцо, Миканор сказал вдруг спокойно, лишь бы сказать:

— Ето хата той Ганны, что в школе в Глинищах.

Сказал так, явно не придавая факту этому никакого значения. Понимает, что Башлыкову до этого нет дела, он может уже и не помнить ту Ганну. Сказал потому, что надо было что-то говорить, объяснять.

Башлыков не ответил. Как бы проявил полное равнодушие. Сделал внешне так, как следовало. Но в душе его все вдруг перевернулось. Все приобрело неожиданно особое значение, как бы засверкало в ином, ярком свете. Он вспыхнул. И так сильно, что, казалось ему, бросилось всем в глаза.

Хорошо, что вошли в сени, где темнота помогла скрыть его волнение. Помедлил, чтобы обвыкнуться хоть немного с неожиданностью. Невольно подумал: надо ж, чтобы так совпало! Прямо в ее хату попасть! Как нарочно! И вдруг осенило: «А может, и она здесь?!»

Волнение захватило все его существо. Сердце забилось часто и тревожно, предчувствуя неожиданную близкую встречу. Встреча эта тревожила особенно потому, что казалась важной ему, а он не был, совсем не был готов к ней.

Будто сжавшись в комок, он вошел в хату. Сразу заметил, в хате была одна пожилая краснолицая женщина, которая хлопотала у печи. Как бы не веря, внимательно оглядел хату. Нет, больше никого не было. Он на мгновение даже обрадовался, почувствовал облегчение.