Метели, декабрь

— Вся соль, по-моему, в том, чтоб нам поверили. Поверили, что делаем толковое, надежное. Чтоб дело наше было делом сердец людских. Тяжело это, грустно, и нетерпение нас допекает, но ничего не сделаешь. Надо, чтоб поверили! Единственное средство — переубедить, добиться, чтоб поверили! Только там, где вера, где душа, надежное будущее! Только там человек будет считать все своим, кровным! Не чужим, господским!.. Неоценимая вещь — вера, вера народа! — сказав последние слова. Апейка подумал, что размахнулся широко — вера народа, — но уже не мог остановиться. — В революцию мы победили потому, что в нашу партию, в Ленина поверили. Народ поверил. И забывать этого нельзя!..

— Время нас подгоняет, Ваня, — ласково сказала Зина.

— Подгоняет. — Апейка задумался. — В армии хороший командир обмозгует будущую операцию, подумает, Зина, не только над тем, как добиться победы, а и какой ценой. Из многих способов выбирает тот, который принесет наибольшую пользу при наименьших потерях. Хороший командир должен видеть не только то, как быстро он возьмет высоту, а и как надежно закрепиться на ней. Великая радость это — видеть, что каждое слово твое доходит, что понимают тебя.

— Принуждением, разумеется, можно многого добиться. Народ наш привычный к этому. Прошлое приучило.

Много можно добиться принуждением, а и много потерять! Далеко не всего — принуждением!

Мыслей было много, теснили, перебивали друг друга. Как будто заждались, рвались на волю. Мыслями полна была голова в эти минуты, и Апейка радовался, что есть с кем поделиться.

— Чтоб он поверил нам, мужик, надо, Зина, чтоб и мы ему верили. Верили хотя бы в то, что не враг себе. Добра себе хочет!.. Хочется все понять! До всего дойти умом и сердцем! Есть любители считать доблесть в том, что не умеют рассуждать. Партия сказала, партия решила!.. Нечего рассуждать!.. А я хочу думать, хочу понять все, ощутить, как свою правду! Я должен убедиться во всем, а для этого я должен понять все, почувствовать! Умом и сердцем! Подлинный большевизм и есть убежденность! Мы большевики от убежденности. В этом наша особенность и наша сила! Сила! Ибо нет ничего сильнее, чем твердость убеждений! Я большевик не по билету, а по убеждениям! Был таким и буду таким! Буду всегда добиваться, чтобы не оставалось ничего неясного, непонятного!

Он говорил горячо, чувствовал в себе упорство, не поддающееся ничему. Чувствовал себя способным одолеть все. Видел перед собою Зину, а ему казалось, это Башлыков, все те, кто думал, что осилили его.

(На полях: Апейка делает выписки из Ленина. Дать их. Раньше дать — ночью после Мозыря.)

Он был ничем. Без работы, без партии. Много времени. Куда девать себя.

Никуда не ходит. С людьми тяжело. Читает Ленина. Приезжают сестры, отец, брат.

Развернуть широко Дубодела здесь. Характерная фигура. Его пора.

К этому. Дубодел едет с Миканором. По гати.

— Лишнее ето — сход бедноты. Зачем ето. Решили — и все. Сход еще. Волокита лишняя.

— Положено. Чтоб с народом.

— С народом? Наберется всякого, шум подымут. Гвалт. Распужают. А то сразу. Тепленьких взяли бы. Пришли. Так и так, собирайся!

— Нарушение.

— Знаю. Говорю, как лучше. Вот соберешь, скажешь. А у того брат, у того сват!.. Матка одна!

— Ето правда.

Миканор сам беспокоился. Конечно, так легче было бы, но решение. А он секретарь ячейки, не кто-нибудь. Должен пример показывать.

Сомнения — о Ганне. Жаль. И правильно ли?

В с/с [сельском Совете]. Когда обсудили списки, Дубодел — о Евхиме:

— Уточнить. С семьею.

— Какая у него семья…

— Есть семья.

— Он один.

— Не один. Женка у него по документам.

— Дак она же бросила.

— Мало что, для виду.

Споры. Но вписали. Уточним.

И еще уточнил: Степана Глушака выписали из коммуны.

— С корнем вырвать. Не оставлять отростков. А то и не оглянешься, как вырастет опять!

Был в селе богатей — злыдня, конокрад. Нажил себе добро темными ночами. Не любили его. Охотнее, чем всех, решили раскулачить, руки поднялись дружно.

Когда о Прокопе — молчание.

Миканор и Дубодел едут «кулачить».

Как и ожидал, основные споры о том, кого раскулач[ивать]. Спорили о Глинищах. Много. Защищали некоторых. Он настоял.

Курени — под конец.

Споры о Ганне. Баш[лыков] насторожился.

Думает: как все делать? Охрана необходима. Не хватит своих. Не будет ли выступлений. Кого в первую очередь?

Куда ссылать будут?..

Угроза ареста над Василем. Василь волнуется. Но угроза минует. Миканор скрыл. Пожалел.

Когда обсуждают в с/с [сельском Совете], кого на высылку, Дубодел к Глушаку привязывает Ганну.

— Дак она ж бросила. Живет отдельно.

— Мало што отдельно. А в прошлом была в родственной связи. По документам, до сегодняшнего дня значится женкою етого гада — Глушака Евхима.

— Чего прицепился к ней?

— С корнем рвать дак рвать. Все отростки.

Башл[ыков]: сложно. Конечно, Дубодел перегибает.

Но заступиться — политически неправильный оборот, зажим инициативы. Можно подумать: прикрывает. (А вдруг знают…) «Личные мотивы надо отбросить».

— Давай дальше, — Башл[ыков].— Вопрос остался открытым.

Можно было считать и так, и этак.

Дубодел это позднее использует по-своему.