Метель

— В Санкт-Петербурге.

— Ну, вот. Поди и архивов-то никаких не осталось. Да и кто проверять-то будет, если документ подозрений не вызывает. А брак они где заключали?

— Тоже в Сталинграде, перед войной.

— Ну, вот. Что и требовалось доказать. Сталинградские архивы, наверное, все сгорели. А я вполне мог родиться там, где и родился. Мама с бабушкой могли эвакуироваться раньше начала Сталинградской битвы, еще до моего рождения.

— А ты справишься?

— Даже не сомневайтесь, ни один эксперт этого мира не сможет отличить от подлинника.

— Вот даже как, — задумчиво сказала Берта Арнольдовна. — Ну, смотри, если испортишь документы, не видать тебе этой квартиры и постоянной московской прописки, как своих ушей.

Она вышла из гостиной залы, в которой они сидели и через 5 минут принесла несколько пожелтевших от времени документов.

Саша взял их и, поблагодарив хозяйку, перешел в свою комнату. Сел за стол и вскоре документы были исправлены. Изменения происходили на молекулярном уровне. Сохранялись все особенности орфографии.

Таким образом, Берта Арнольдовна получила внука, Смирнова Александра Андреевича.

Когда, выждав для приличия еще пару часов, Саша, предварительно постучав, открыл дверь в комнату своей будущей бабушки, он застал ее стоящей на коленях перед иконой Божьей Матери и истово молящейся.

Услышав Сашу, она легко поднялась с колен и сказала:

— Ну-ка, дай посмотреть, что ты там наворотил.

Минут 10 она внимательно рассматривала документы, смотрела на просвет, через лупу, чуть ли на зуб не пробовала. Затем, посмотрела на Сашу, затем крепко прижала его к себе, поцеловала и сказала:

— Сашенька, внучок. Теперь я не одинока, — она расплакалась, а Саша стоял рядом, обнимая ее и растеряно моргал, прогоняя откуда-то набежавшие непрошенные слезы.

— И для твоих родителей ничего не изменилось. Ты как был их сыном, так им и остаешься. Просто у тебя появилась еще одна бабушка. У всех две бабушки, а у тебя их три.

— А если кто из властных структур заинтересуется этой историей, то им можно будет скормить версию о совпадении имен, — подумал про себя Саша, — и вся моя вина только в том, что я пожалел бабушку и не стал ее уверять в том, что это совпадение.

Вечер они провели, просматривая альбомы с фотографиями, которых у Берты Арнольдовны за всю ее долгую жизнь накопилось немало.

3 сентября, среда, два часа пополудни, Москва, Лубянский проезд, дом 13, кабинет секретаря ЦК ВЛКСМ, товарища Сильченко.

— Проходите, товарищ, присаживайтесь, — сказала хозяйка кабинета, махнув Саше рукой в направлении стульев, стоящих вдоль стола. Мебель в ее кабинете была расставлена стандартным образом, как и в миллионах других кабинетов в этой стране.

Секретарь ЦК ВЛКСМ товарищ Сильченко оказалась молодой женщиной лет 28–30, в темно-синем женском костюме и с комсомольским значком на груди. Саша тоже одел костюм и на лацкане пиджака у него тоже поблескивал красной эмалью комсомольский значок. Вчера вечером он внимательно проверил свой комсомольский билет на предмет уплаты членских взносов. Слава Богу, все было в порядке. Войдя в кабинет, он с интересом осмотрелся, но, не найдя для себя ничего интересного, переключил свое внимание на товарища Сильченко.

— Как вас зовут, товарищ, представьтесь пожалуйста, — попросила комсомольский работник.

— Александр Смирнов, студент 3-го курса первого мединститута города Москва. Вот мой комсомольский билет, — протянул он его ей.

Сильченко взяла его билет, пролистала, потом задержалась взглядом на первой странице. Ее брови полезли вверх.

— Так тебе еще 17 лет нет? — изумленно воскликнула она.

— Да, меньше месяца осталось. У меня 1-го числа день рождения. Так получилось, я в школу с 6-ти лет пошел. Дело было в деревне, а мама у меня учительница. Дома оставить было не с кем, вот она меня с собой и взяла. А чтобы я не скучал, она меня к первоклассникам посадила. Так я и начал учиться. А через месяц, когда мне 7 лет исполнилось, меня официально приняли в школу.

— Ну, хорошо. Так с каким вопросом вы пришли ко мне, товарищ Смирнов, — снова перешла она на официальный тон.