Метательница гарпуна

Мария Тэгрынэ здоровалась со всеми, а прибывшие тем временем разбивали палатки. Те, у кого есть здесь родственники, отправились к ним, но большинство предпочло разместиться в палатках.

Кто-то пошел за водой. Кто-то поближе к волнам разжег костер и поставил вариться моржовое мясо. Вокруг костра, чтобы мягче было сидеть на жесткой гальке, разложили слегка надутые нерпичьи пузыри, используемые на охоте как поплавки.

Маша тоже подсела к костру. Оказавшийся рядом с ней старик Нутетеин степенно стал рассказывать уэленские новости:

— Все строим и строим. Много домов понастроили, среди них можно заблудиться. А вдруг случится пожар в ветреную погоду? Пожалуй, весь Уэлен выгорит за полчаса. Может быть, даже быстрее. Ты знаешь, какие ветра в Уэлене! Не такие даже, что в старом Наукане…

Маша никогда не была в Наукане — селении своих предков. Только проезжала мимо несколько раз. Издали видела давно заброшенные, наполовину разрушенные жилища, сливающиеся с нагромождениями камней. По левому борту из воды торчал остров Большой Диомид, а чуть дальше, километра на три — Малый Диомид, уже американская территория.

Где-то в этих ярангах жил дед Марии Тэгрынэ, росла ее мама. По утрам дед выходил на берег, и солнце поднималось навстречу ему из-за американского острова. А в голодные зимние ночи он мечтал о сытой жизни и был уверен, что замужество дочери избавит его от нужды. Не первым дед роднился с оленными людьми. И до него были такие, кто отдавал своих дочерей за тундровых жителей. Только те оленеводы жили близко, кочевали по горам, подступающим к самому Берингову проливу. А Нутэнэу поедет далеко-далеко.

Просчитался дед: не получил ожидаемых благ от замужества дочери. Тэгрынэ это знает и потому, может быть, ни разу не заезжала в Наукан.

— А мы, старики, нет-нет да и завернем туда, — продолжал свою неторопливую речь Нутетеин. — Походим по тропинкам детства, поднимемся на холм, где лежат кости предков, и словно прикоснемся к живому источнику. После этого мне так хорошо бывает! Остается легкая, светлая грусть, как после печальной музыки. И у меня вот тут, — он ткнул пальцем в тощую грудь, — рождаются новые песни.

— Значит, за новыми песнями ездите на старое пепелище? — улыбнулась Маша.

— Я-то, пожалуй, да, — хитро прищурился Нутетеин. — А другие хотят приносить жертвы богам, которые осиротели. Если бы мы все поселились в одном месте, тогда, наверное, и боги последовали бы за нами. А так им пришлось остаться на старом месте. Не разорваться же богам на три части… Ведь что получилось? Эскимосы из Наукана перебирались не только в Уэлен. Большинство направилось в Нунямо, а несколько семей — в Лорино. Может быть, вместе нам было бы лучше.

В такой деликатной форме Нутетеин высказал свою мечту — собрать в одном месте всех эскимосов, разбросанных по Чукотскому полуострову. Хотелось старику объединить в своем ансамбле побольше хороших певцов и танцоров!

Много лет эскимосы и чукчи осваивали музыкальные инструменты, завезенные с материка. От балалайки до пианино. В первые послевоенные годы в чукотских селах появились даже аккордеоны и саксофоны. Природная одаренность помогала быстро овладевать этими диковинными штуками. Казалось, навсегда забыты старинные песни и танцы под бубен. Лишь изредка кто-нибудь из подвыпивших охотников вдруг заводил в сельском клубе родную мелодию, навлекая на себя гнев молодых людей, разучивающих танец молдаванеску или медленный гавот.

И также вдруг возродился небывалый интерес к своим песням и танцам. Пришлось заново, по крупицам собирать растраченное богатство. Знаменитый уэленский певец Атык снова взял в руки бубен, воспрянул духом Нутетеин, засверкал талант Умки. Но самое удивительное заключалось в том, что вся молодежь потянулась к старому. Да и было ли это старым? Новые мысли, новые идеи вдруг нашли новое воплощение в, казалось бы, навсегда утраченных формах.

Это произошло как раз в то время, когда Чукотка переживала великое переселение. Из яранг — в дома!

— Только три яранги осталось в Узлене, — продолжал Нутетеин. — Скоро лишь по книгам наши дети будут узнавать, как жили отцы. В Наукан будут ездить на экскурсии…

— А есть такие, которые не хотят из яранг уходить? — спросила Маша.

В райцентре часто спорили на эту тему. Одни говорили, что местные жители неохотно покидают древнее жилище. Другие утверждали, что каждый чукча и эскимос в любое время согласен оставить свою темную, дымную ярангу.

— Многие хотят переселиться, но есть и такие, что боятся, — ответил Нутетеин после короткого раздумья.

— А чего боятся?

— Непривычно, — вздохнул старик. — И хочется и страшно, как с новой женщиной.

— Что же страшного в доме-то? — продолжала допытываться Маша.