— Примерно на это и рассчитывалось. Чтобы те, кто спускается сюда с пятой степенью, знали: пока не будет седьмой степени, пути отсюда нет.
— И как долго она достигается?
— Рекорд у нас — два депсида, что-то вроде шести ваших месяцев.
Если бы не гладкость стен, впечатление такое, что находишься в угольной шахте. Унылая серость необозримого коридора напоминала тюрьму — мысль еще более тягостная от того, что вверху — полторы мили породы и грунта.
Минут через десять Клубин остановился. Зачем, непонятно (коридору по— прежнему не было конца), хотя, гребису, безусловно, виднее. Протянув руку, он коснулся неприметного ржавого пятнышка на гранитной стене. Хорошо, что к встряскам у Карлсена выработался иммунитет, а то бы ненароком отпрыгнул. Участок гранитной стены будто превратился в стеклянный щит, за которым открывалась небольшая, — шесть на шесть, — келья, залитая холодным пронзительным светом. В нескольких футах (можно буквально дотянуться) под потолком висел голый человек — на крюке, вогнанном под кожу посередь груди. Голова запрокинута, струи черной запекшейся крови коростой склеили ему голени и ступни. Но главное впечат— ление производили распахнутые застывшие глаза, выпукло уставленные в потолок.
— Вы с ним, часом, не знакомы? — деликатно поинтересовался Клубин. Карлсен пригляделся.
— Господи, да это же Макрон! — Мелькнуло нелегкое подозрение. — А… за что его?
— Сказать, что он наказан, не совсем точно. Вернее будет сказать, он сам вызвался спуститься сюда пораньше, искупить допущенную в Хешмаре оплошность. А заодно проходит здесь шестую степень.
Карлсен, напряженно сузив веки, наблюдал (интересно, а сам потянул бы, так вот висеть?). Понятно: любое опрометчивое движение порвет Макрону кожу, и без того уже натянутую как резина; вон свежая кровь сочится из раны, мешаясь с сукровицей.
— Теперь вы понимаете, почему сюда никого не пускают без разрешения? Малейшее отвлечение — роковая грань между победой и неудачей. Здесь стены защищены даже от телепатии.
— И сколько ему здесь висеть?
— Минимум два дня. А сколько дальше, он уже сам решит. Причем если забудется больше чем на десять секунд, включится сигнал, и ему начинать все заново. — Карлсену показалось, что гребис смотрит на Макрона с мрачным удовлетворением. — После шестой степени он уже не будет выходить из себя, как случилось в Хешмаре. — У них на глазах Макрон невольно пошевелился, и из раны соскользнул липкий сгусток. Глаза у Макрона расширились, и лицо застыло в судорожной гримасе концентрации.
Клубин тронулся дальше, Карлсен рядом. Едва они поравнялись с краем макроновой кельи, как стена, утратив прозрачность, обрела прежний вид.
— Сколько, по-вашему, надо на это смотреть, прежде чем начнет нравиться? — спросил на ходу Клубин.
— Да как такое вообще может нравиться? — покосился Карлсен недоуменно.
Гребис промолчал, но, судя по скептически поджатым губам, остался при своем мнении (видимо, не без оснований).
Через пару минут ходьбы стена справа тоже обрела стеклянистую прозрачность. В небольшой, ярко освещенной комнате лежал человек (тоже голый), прикованный в позе распятого к каменному полу. С потолка на массивной цепи свисал гранитный снаряд, тупым концом упираясь в грудь лежащего. Плоское дно снаряда, где крепилась цепь, в диаметре была примерно три фута; вес, получается, тонна с лишним. Картина та же самая: окаменевшие от напряжения распахнутые глаза, струйки застывшей крови с боков сходят на пол.
— Устройство это не такое примитивное, как кажется, — сказал Клубин. — Его изобрел К-90. В потолке вмонтирован сенсор, чувствительный к ментальным волнам. Пока концентрация держится на уровне, камень остается висеть на прежнем месте. Как только она ослабляется, снаряд опускается на одну десятую миллиметра.
Карлсен с мрачным очарованием смотрел на распяленное тело.
— А если концентрацию усилить, снаряд можно приподнять?
— Да, но за один раз только на одну двадцатую. То есть, отыгрывать вдвое труднее, чем проигрывать.
— Ему, по-моему, больно.
— Да, что-то он поздновато хватился. Наверное, уже не вытянет.
— Он что, погибнет?
— Почему, нет. Когда начнут лопаться ребра, камень автоматически остановится и его вытащат. Но когда поправится, ему предстоит пройти все заново. Не справится за три раза — вернут обратно четвертую степень. А это такой позор, что аттестант, случается, кончает с собой.
Стена с их отдалением снова приняла прежний вид.
— И что, неужели без всей этой давильни никак не обойтись? — спросил Карлсен. — Неужто хороший мозговой сканер не измерит их выносливость?
Клубин хмыкнул.