Метаморфозы сознания

– Совсем. Странно это как-то… Такие случаи всё же редкость. Травм на теле нет… Воспоминаний о стрессе, который мог бы это спровоцировать, тоже… Тем он мне интересней. Диагноз: тотальная ретроградная амнезия неясного генеза. Пока это всё…

Говоря это, Ян улыбнулся, глядя как Влада морщит носик от газировки.

– Ну не помнит и не помнит. Это же замечательный способ начать жизнь с чистого листа. Нет памяти – нет обязательств. А может… он симулирует потерю? Может, он преступник? – Ярослав даже встал с кресла и с бокалом лимонада заходил по кабинету. – Ты бы дал его координаты в полицию, брат. Зачем тебе эти проблемы?

– Я его сфотографировал, снял отпечатки пальцев и передал Иванцову. Он даст объявление в газету и на ТВ. Ну и пробьёт по базе своей. Симуляции нет. Он действительно не помнит. И это его пугает. Чем-то похож он на ребёнка, потерявшего маму. Смотрит на мир испуганными, круглыми глазами, не знает, за что ухватится… Весь мир кажется чужим. Один на один с равнодушной вселенной. Мне бы тоже стало страшно. Хотя здесь есть ментальный парадокс: одни через духовные практики стремятся освободиться от имени и всего, что с ним связано, от всего, что на них давит и оказывает влияние, другие же, как в этом случае, пытаются всё вернуть. Ибо страшно чувствовать себя одиноким и безымянным в этом огромном мире. Думаю, что и те, что избавляются, немного лукавят – хотят контролировать процесс, стремясь его сделать обратимым. А вот так же лиши их памяти и взвоют от отчаянья. Миру дела нет до того, кто не имеет имени или названия. Они как бы вне сетки координат этого пространства.

– Ну, это вечное стремление маятника бросаться из крайности в крайность. В том его судьба. Колебаться… В движении жизнь… – Ответил брату Ярослав, вновь опускаясь в кресло. – Наша жизнь – это то, что мы чувствуем и осознаём, а не то, как нас зовут и не то, кем мы являемся в обществе людей. Быть кем-то – это естественно. Страшно быть никем… Это аберрации нашей жизни. Я в этом уверен. Мы как синапсы. Наша задача чувствовать и передавать… а уж имя или порядковый номер – это самоуспокоение… раз мы обозначены ментально – значит есть мы, живём мы…

Ян рассмеялся.

– Ты меня позабавил. Синапс! Имя нужно не пространству или Вселенной, а нам для идентификации среди себе подобных. Иначе мы выпадаем из некой сетки, связывающей всех нас… Это как айпи-адрес. Нет адреса и нет тебя в сети…

– Ну я же и говорю: синапсы!

– Пусть – синапсы. Вот такому синапсу и надо вернуть его точку координат в этом безграничном. А то он висит меж мирами и не помнит ни одного из них.

Ярослав допил лимонад и поставил стакан на столик.

– Ни где он не висит. Он в этом мире и, стало быть, подчиняется его законам и правилам. Забыл имя, полученное при рождении? Пусть придумает новое и живёт дальше без обязательств по прошлому. Это же прекрасно! На мой субъективный, конечно, взгляд. Ладно, я пошёл. Влада, ты со мной?

– Нет, Ярослав, извини, я останусь пока у Яна. Мне интересен этот зануда как объект постижения.

– Ну, как знаешь, я ушёл. Постигай не постижимое. – Ярослав встал, пожал, прощаясь, руку брата и на полпути к двери остановился. – А вообще-то он староват для тебя. У вас, если ты забыла, двадцать лет разница! Двадцать, Влада. Поверь мне, его брату, он никого не любит, кроме, разве что, своих подопечных… Я тебя предупредил. Пока.

– Пока.

После ухода Ярослава, в кабинете наступила неловкая пауза. Ян подошёл к окну и посмотрел вслед своему весёлому и жизнерадостному брату, почти вприпрыжку идущему по улице. Влада, как всегда неслышно проскользнув по ковру, обняла Яна со спины за шею и грудь.

– Ян, он слишком поверхностен… Не обижайся на него.

– Спасибо, Влада. Я и не обижаюсь. Он не поверхностен, он – молод. И я его люблю.

– А меня? Меня ты любишь?

– Больше всего на свете, солнце моей души, люблю тебя. Больше всего….

Гипнотические видения

Четыре… три… – Знакомый, божественно-гулкий голос отсчитывал: – два… один… Открой глаза. Смотри! Что видишь вокруг себя? Открой глаза!

Открыв глаза увидел перед собой незнакомое помещение – просторное фойе. От пола до потолка шла полукругом стена из стекла. Огромный, пустой, неосвещенный зал конденсировал в себе далекие шаги, шарканье, голоса… Всё это, то сливалось в единый шелест, то накатывалось отдельными звуками. За стеклянной стеной – звёздное небо. Чужое звёздное небо.

Небо насыщенно вкраплениями крупных звёзд, которые, как порванные разноцветные и неравномерно разбросанные бусы, светили красным, зелёным, синим и белым светом.