Метафизика труб

Родители забавлялись флегматичностью их Растения и решили устроить ему испытание. Они прекратили его кормить и поить, ожидая пока оно само не попросит: таким образом, оно было бы вынуждено реагировать.

Так попались те, кто сам расставил ловушку: труба приняла голодание так же, как она принимала все, без тени неодобрения или согласия. Есть или не есть, пить или не пить, ей было все равно: быть или не быть, не было для нее вопросом.

В конце третьего дня растерянные родители осмотрели ее: она немного похудела, и ее приоткрытые губы высохли, но по ее виду нельзя было сказать, что она чувствовала себя хуже. Ей дали бутылочку со сладкой водой, содержимое которой она бесстрастно проглотила.

- Этот ребенок уморит себя без единой жалобы, - ужаснулась мать.

- Не будем говорить об этом врачам, - сказал отец. - Нас сочтут садистами.

На самом деле родители не были садистами: просто они были напуганы мыслью, что их отпрыск был лишен инстинкта выживания. Им пришла в голову мысль, что их ребенок был не растением, а трубой, но они тут же отбросили эту невыносимую мысль.

Родители по своей природе беспечны, и эпизод с голоданием был забыт. У них было трое детей: девочка, мальчик и овощ. Это разнообразие нравилось им, тем более, что двое старших не переставали прыгать, бегать, кричать, спорить и изобретать все новые шалости: необходимо было постоянно следить за ними.

С последним, по крайней мере, они не знали этих забот. Его можно было оставлять целый день без няньки: вечером его находили в той же позе, что и утром. Ему меняли белье, его кормили, на этом все кончалось. Красная рыбка в аквариуме доставляла им больше хлопот.

Кроме отсутствия взгляда труба выглядела абсолютно нормально: это был красивый спокойный ребенок, которого можно было показывать гостям, не краснея. Другие родители даже завидовали.

На самом деле Бог был воплощением силы инертности - самой сильной из всех сил. Также и самой парадоксальной из всех сил: что может быть более странным, чем та неумолимая власть, которая исходит от того, что не движется. Сила инертности - это зачаточная мощь. Когда какой-нибудь народ отказывается от применения легкого прогресса, когда машина, которую толкают десять мужчин, остается на месте, когда ребенок вяло сидит перед телевизором в течение нескольких часов, когда идея, бессмысленность которой доказана, продолжает приносить вред, ошеломленно открываешь ужасающую власть неподвижности.

Такова была власть трубы.

Она не плакала никогда. Даже в момент рождения она не издала ни одной жалобы, ни одного звука. Без сомнения она не находила мир ни волнующим ни трогательным.

В начале мать попробовала дать ей грудь. Ни одного проблеска не возникло в глазах младенца при виде кормящей груди: он ничего не сделал. Обиженная мать вставила сосок ему в рот. С трудом можно сказать, что Бог сосал ее. Мать решила не кормить его грудью.

Она была права: бутылочка с соской лучше соответствовала его натуре трубы, которая узнавала себя в этой цилиндрической емкости, тогда как округлость материнской груди не возбуждала в ней родственных чувств.

Таким образом, мать кормила его из бутылочки много раз в день, не зная, что она обеспечивала связь между двумя трубами. Божественное питание способствовало процветанию водопроводной системы.

"Все течет", "все меняется", "нельзя дважды искупаться в одной воде", и т.д. Бедняга Гераклит покончил бы с собой, если бы он повстречал Бога, который был отрицанием его текучего видения вселенной. Если бы труба обладала какой-либо формой речи, она бы опровергла мыслителя из Эфеса1: "все застывает", "все инертно", "мы купаемся всегда в одной и той же трясине" и т.д.

К счастью никакая форма речи невозможна без движения, которое является одним из начальных двигателей. И никакой род мысли невозможен без речи. То есть философские концепции Бога не были ни мыслительными, ни коммуникабельными: их последствия не могли никому повредить и это было хорошо, потому что подобными принципами была надолго подорвана мораль человечества.

Родители трубы были бельгийцами по национальности. Как следствие, Бог был бельгийцем, что объясняло немало бедствий, произошедших с незапамятных времен. В этом нет ничего удивительного: Адам и Ева говорили по-фламандски, как это научно доказал один священник плоской страны2 несколько веков тому назад.

Труба нашла хитроумное решение национальным языковым распрям: она не разговаривала, она никогда ничего не сказала, она никогда не произвела ни малейшего звука.

Но родители были обеспокоены не столько ее немотой, сколько неподвижностью. Она достигла возраста одного года, так и не наметив своего первого движения. Другие младенцы совершали свои первые шаги, первые улыбки, первое хоть что-нибудь. Бог же не переставал производить свое первое "совсем ничего".

Это было тем более странно, что он рос. Его рост был абсолютно нормальным. Только мозг не следовал за ним. Родители озадаченно наблюдали за ним: в их доме существовало небытие, занимавшее все больше и больше места.