Местный колорит

- Теперь ты мне нравишься еще больше, - сказал я, добавляя еще пять долларов. - Ты просто молодец! Но тебе непременно придется принять это.

Он отступил, ворча, но я обхватил его за шею и сунул десять долларов ему в карман. Однако, едва лифт тронулся, обе монеты звякнули о крышу кабины и скатились в пролет. К счастью, дверь лифта не была закрыта, и я, протянув руку, успел поймать их. Мальчишка-лифтер выпучил глаза.

- Это у меня такая привычка, - сказал я, кладя деньги в карман.

- Какой-то тип уронил их сверху, - шепнул он, все еще не оправившись от изумления.

- Возможно, - согласился я.

- Давайте я верну их ему, - предложил он.

- Глупости!

- Лучше отдайте, - пригрозил он, - или я остановлю лифт.

- Еще чего!

Тут он действительно остановил лифт между этажами.

- Молодой человек, - сказал я, - у тебя есть мать? (Он сразу стал серьезен, как бы жалея о своей выходке; и тогда, чтобы окончательно убедить его, я с величайшей старательностью начал засучивать правый рукав.) Ты приготовился к смерти? (Я пригнулся, как бы готовясь к нападению.) Мгновенье, одно короткое мгновенье, отделяет тебя от вечности. (При этом я сжал правую руку в кулак и приподнял ногу.) Молодой человек, молодой человек, через тридцать секунд я вырву твое сердце из груди и услышу, как ты будешь вопить в аду.

Это подействовало. Мальчишка быстро нажал кнопку, лифт полетел вниз, и я вмиг очутился на улице. Вы видите, Анак, я никак не могу отделаться от привычки везде оставлять о себе яркое воспоминание. Меня никогда не забывают...

Не успел я дойти до угла, как услышал за собой знакомый голос:

- Здорово, Пепел! Ты куда?

Это был Чикаго Хват, - нас с ним вместе когда-то сняли с товарного поезда в Джеконсвилле. "Глаза пеплом засыпало, вот мы и не видали, как они подобрались", - объяснял он потом, и после этого случая за мной осталась кличка "Пепел".

- На юг, - ответил я. - Как поживаешь, Хват?

- Паршиво. Быки ощерились.

- А где ребята?

- В малине. Я провожу тебя.

- Кто хозяин?

- Я. И ты это запомни.

Слова жаргона сыпались с губ Лейта, и мне пришлось прервать его.

- Переведите, пожалуйста. Не забудьте, что я иностранец.

- Ах, да, - весело ответил он, - Хват сказал, что ему не везет, потому что "быки", то есть полицейские, преследуют его. Я поинтересовался, где та банда, с которой он сейчас бродит, и он обещал проводить меня к ним. "Хозяин" - значит вожак банды. Хват претендовал на это звание. Ну, так вот, Хват и я подошли к опушке рощи за городом, где на берегу журчащего ручейка живописно расположилась группа здоровенных молодцов.

- Эй, ребята, поднимайтесь! - обратился к ним Хват. - Я привел Пепла, надо оказать ему честь.

Его слова означали, что следует немедленно отправиться в город и настрелять там денег, чтобы достойно отпраздновать мое возвращение после целого года отсутствия. Но тут я вытащил свой гонорар, и Хват немедленно отрядил несколько человек за выпивкой. Честное слово, Анак, это была попойка, и по сей день памятная всем хобо. Просто удивительно, какое количество напитков можно купить на тридцать долларов, и столь же удивительно, какое количество пива, дешевого вина и виски могут выпить двадцать мужчин. Это была грандиозная оргия под открытым небом, настоящая картина первобытного свинства. Для меня есть что-то привлекательное в пьяном человеке; и если бы я стоял во главе какого-нибудь учебного заведения, я бы непременно учредил кафедру изучения психологии пьяниц, с обязательными практическими занятиями. Это дало бы больше, чем любые книги и лаборатории.

Увы, мне не суждено было осуществить свою мечту, потому что спустя шестнадцать часов, то есть на следующее утро, вся наша компания была арестована превосходящими силами полиции и препровождена в тюрьму. После завтрака, часов в десять, всех нас, двадцать человек, приунывших и вялых, привели в суд. Здесь, в пурпурных судейских доспехах, восседал сам Сол Гленхарт, человек с крючковатым носом, как у наполеоновского орла, и маленькими блестящими глазками.

- Джон Амброз! - выкрикнул клерк, и Чикаго Хват с ловкостью бывалого человека быстро вскочил.

- Бродяжничество, ваша честь! - объяснил судебный пристав, и его честь, не удостоив арестованного и взглядом, буркнул:

- Десять дней.

Чикаго Хват сел.

Судебная процедура продолжалась с точностью часового механизма: пятнадцать секунд на человека, четыре человека в минуту. Бродяги вставали и садились, как марионетки, клерк выкликал фамилии, пристав называл статью, судья изрекал приговор - и все. Просто, не правда ли? Красота!

Чикаго Хват подтолкнул меня:

- А ну, поговори с ними, Пепел. Ты ведь умеешь.

Я отрицательно покачал головой.

- Разыграй их, - настаивал он, - сочини что-нибудь! Ребятам это понравится. А потом сможешь носить нам табак, пока мы не выйдем на волю.

- Клэй-Рэндольф! - выкрикнул клерк.

Я встал, но в это время за судебным столом произошла какая-то заминка. Клерк что-то нашептывал судье, а пристав ехидно улыбался.

- Вы, оказывается, журналист, мистер Рэндольф? - любезно спросил его честь.