Местечко Сегельфосс

– Да уж не для того, чтоб кого-нибудь обокрасть. Мы получаем харчи на усадьбе в Сегельфоссе и от Виллаца Хольмсена. Нет, вот как это вышло: мы услыхали, что сороки очень раскричались, Оле Иоган и говорит – он как раз был у нас, а ему ведь непременно надо все знать – он и говорит: пойдемте, мол, посмотрим, чего это сороки так раскричались. Мы и пошли.

Опять осветил ленсман лицо господина Хольменгро, но господин Хольменгро только сказал коротко:

– Нечего здесь стоять и говорить об этом! – И пошел в дом.

Ленсман же задал еще несколько вопросов, как бы для заключения:

– Ларс, ты говоришь, он разговаривал с вами, или вы сказали ему что– нибудь?

– Я сказал «добрый вечер», но он только пробормотал что-то и поскорее прошел мимо. Больше никто ничего не сказал.

– Вы ясно видели, кто это был?

– Мы можем присягнуть, если вам угодно. Господи помилуй, нам ли не знать Ларса Мануэльсена, и его пуговицы, и его парик! Он нес под мышкой глиняную банку.

– Это банка с вареньем! – воскликнула фру Иргенс.– Малина! – сказала она. Ах, боже мой, если бы мне его встретить!

Фрекен Марианна увела ленсмана в дом, и остальные разошлись.

Но хотя господин Хольменгро и позже не говорил ни слова о краже и о виновнике ее, слух о ней распространился по местечку и окрестностям. Слишком многие о ней знали. «Сегельфосская газета» тоже не могла промолчать и преподнесла новость в серьезной юридической статье, которую приписывали перу самого адвоката Раша. В статье сквозили ненависть и месть.

Шум поднялся большой. Но преступник, видимо, чувствовал себя в полной безопасности, во всем этом было нечто слишком явное, нечто почти угрожающее: гостиница Ларсена несомненно получила кое-что из лакомых продуктов, потому что вдруг сделалась замечательно хорошей гостиницей, по крайней мере, несколько коммивояжеров, приехавшие в Буа с осенними товарами, заявили, что они никак не ожидали найти в этих местах такую гостиницу и будут ее рекламировать. Каким образом гостиница Ларсена вдруг отважилась подавать первоклассную лососину, и свиную грудинку, и малиновое варенье своим постояльцам? Разве что это было в связи с последними ночными похождениями господина Хольменгро. Да, разве что так! Ларс Манузльсен был отцом Даверданы, а Юлий, хозяин гостиницы, ее братом, может быть, они оба знали, на что могут отважиться.

Но Сегельфосс преобразился: это был уже не тихий и безгрешный Сегельфосс, каким он некогда был. Безгрешный? «Из Сегельфосса сделали всесветную яму, – говорил сам Ларс Мануэльсен, – и я пошлю об этом письмо моему сыну Лассену!» А тихий? Нет, здесь было не тихо, здесь совершалось многое, пусть в малом виде, и хотя местечко было маленькое, случались перевороты, роковые события.

Вот отпраздновали и праздник на острове у Теодора из Буа, тот самый праздник гагачьего пуха, который Теодор обмозговал в своей голове только для того, чтоб умалить и унизить праздник адвоката. Наконец пришло и его время. И уж если кто мог придумать сногсшибательный план праздника, так это Теодор. Но он отнюдь не собирался блеснуть на один день всем великолепием на пустынном острове, прежде всего его имя и его предприятие должны были засиять в местечке Сегельфосс, для этого он припас кое-что невиданное и неслыханное в этих местах: он добыл фейерверк!

И чертовский же малый этот Теодор!

Он был теперь очень занят, его новая мелочная лавка была почти готова, когда весь лак и позолота просохнут, можно будет переезжать. Ему уже некогда было самому торговать за прилавком. Какой-то человек пришел купить желатину, – он из горного поселка и уже покупал желатин и раньше:

– Дайте мне еще пять пакетиков, – сказал он, – такого сорта, как в прошлый раз.

– Подожди, пока мы вернемся с праздника, – отвечал Теодор, – разве ты не видишь, что я поднял флаг?

– Узнаешь в свое время!

Он поднял флаг в честь Антона Кольдевина, он поднял флаг в честь праздника. Когда-то он два дня выдержал на сигнальном холме приказчика Корнелиуса и вымотал у людей душу своей таинственностью, в тот раз это было ради важного коммивояжера с собственным пароходом, а нынче? О, нечто исключительное! Пришел почтовый пароход, а Антон Кольдевин приехал, но Теодор продолжал махать флагом. Смотрите хорошенько, от Теодора всего можно ждать, он никогда не думал исключительно о народе, во всех его выдумках всегда что-нибудь да было.

День выдался ясный и тихий, пять лодок были приготовлены для молодежи, и на набережной собралась толпа. Несколько молодых рабочих с мельницы тоже отпросились с работы и пришли со своими подружками, должно быть фрекен Марианна выхлопотала им этот отпуск на половину дня, потому что сама согласилась поехать. Да, вот и в самом деле она идет, в сопровождении Антона Кольдевина, она уступила без дальних разговоров и пошла с ним.

Без дальних разговоров? Как бы не так. Антон приехал вечером, остановился в гостинице и сейчас же пошел к ней. Не поедет ли она с ним завтра на праздник гагачьего пуха?

– Ах, господи, мне кажется, вы сошли с ума! – сказала она.

На это он заметил: