Местечко Сегельфосс

Да, адвокат Раш впал в сомнения и относительно некоей телеграммы из Порто– Рико, от некого Феликса, касавшейся продажи некоего судна, огромной суммы. Может быть, это тоже выдумки?

«В сущности, – думал адвокат Раш, – чего же и можно ожидать от человека его происхождения, при недостатках его образования!»

Но вообще-то? Судьба господина Хольменгро? И каким образом совершилось его падение? Это знал он сам, он один. Его богатство, может быть, никогда не было особенно велико, но он уехал на родину и блистал тем, что имел.

Это было и нехорошо, и хорошо. И он блистал так усердно, так ярко, что в конце концов ему пришлось закладывать свои поместья, самую мельницу и, постепенно, пристань, набережную, барский дом; он закладывал все чаще и чаще, закладывал все, выжимал деньги изо всего, вплоть до машин, вплоть до оборудования. Он был банкротом уже много лет, но отстранял разорение и делал это очень искусно, превосходно, гениально. Разумеется, он мог бы приостановить свою деятельность вовремя, но тогда кредиторы моментально набросились бы на него; он, может быть, спас бы значительную часть своего состояния, но тогда жизнь его не была бы фантастичной, сказочной. Царствовать изо дня а день над мельницей и ее рабочими – разумеется, это было смешно! Он не любил регулярности, работа не доставляла ему удовлетворения; если он не мог блистать, он был бессилен. Он и блистал.

И такой-то человек мог поселиться в Сегельфоссе и бессмысленно тратить годы за годами в этом месте, пока ее наступила старость? А почему же нет? Человек таит в себе свою собственную судьбу и судьбу других людей.

Человек с Кордильер, должно быть, решил, что на это он имеет средства, на большее же – нет; он обуздал свои порывы и полетел ближе к земле. Впрочем, Сегельфосс не был захолустьем, когда он основался там; в ту пору в имении жили господа, люди, в сношениях с которыми радостно было быть богатым, он не жалел ни об одной сделке с ними, ни об одном сделанном им подарке. Лейтенант и его супруга были аристократы и дворяне. С их смертью для господина Хольменгро, в сущности, все кончилось, ничего нет фактичного сиять среди аллеи обыденщины, это может сделать и адвокат Раш в красном клетчатом жилете. Но у господина Хольменгро была уже мельница, моловшая муку; приходилось продолжать молоть, мельница стала его властелином, он молол напропалую, молол до старости, пока спина его не согнулась и глаза не стали водянистыми. То был рок. И в довершение всего, ему еще приходилось бороться ради поддержания положения владельца мельницы, надо было прибегать к хитростям и уловкам таинственными перстнями, таинственным телеграммам, все для того, чтоб предприятие не лопнуло и рабство его не кончилось. Что еще он предпринимал? Ничего. Его кувыркания и прыжки по аллее, его внезапные срывы – то, что он напивался и гонялся за женщинами – было проявлением неизрасходованных природных сил: матрос был ведь человек и мужчина. Преступление его заключалось не в этом, его преступлением было молоть муку.

А как невероятно хитро работал мозг этого человека, намеками, почти незаметно, неслышно! Пастбище на две тысячи овец для вывоза – это звучало грубо и мощно, но это бы тончайший, хитроумнейший план. Господин Хольменгро хотел купить эту пустошь, потому что ее нельзя было купить! План был связан с милой Марианной и Виллацем Хольмсеном, с помолвкой, которую надо было ускорить. Впоследствии, после краха, Виллац Хольмсен узнал бы, что две крупные спекуляции в Тихом океане временно не удались.

Мельница стояла, но дни шли, Бертель из Сагвика и Оле Иоган копали и обкладывали камнем яму. Вероятно, об этом телеграфировали в газеты, все громко говорили об этой затее, вся округа знала о ней. Фрекен Марианна получила с прошлой почтой новое пламенное письмо от Антона Кольдевина, сегодня она получила от него телеграмму, что его последняя операция с «Жар– Птицей» сорвалась, и он не смеет больше настаивать на своем почтительном предложении! Практичный человек уклонялся, и против этого ничего нельзя было возразить; при чтении в индейских глазах Марианны мелькнуло что-то в роде улыбки. Зато она не улыбнулась над письмом Теодора из Буа, оно было немножко хвастливо, но наивно и беззлобно:

«Высокоуважаемая фрекен! Если мне будет разрешено прийти в ваш дом на консультацию, я почтительнейше предлагаю свои услуги в отношении дел вашего папаши. В ожидании благоприятного ответа, остаюсь, с совершенным почтение Теодор Иенсен».

«Милый Теодор, вы не можете помешать неизбежному, – написала она в ответ, – но благодарю вас за ваши любезные строки. Ваша Марианна Хольменгро».