Месть ведьмы

— А три дня спустя по дороге в замок понесла моя лошадь, — отрешенно и спокойно закончил Привратник, словно не замечая гнева своей гостьи. — Да так, что не удержался я в седле и пал обземь со страшной силой. Очнулся уж в чертогах самого Горного Короля. За глупость да жестокость мои признал он правоту проклятия дриады, да отправил сюда, вину свою искупать. Лишь смерть может освободить меня от заточения, но наперед должен я получить прощение за дела свои из уст того, в чьих жилах течет кровь дриад. А лесной народ, — впервые за рассказ Привратник криво усмехнулся, — не больно жалует подземные чертоги. Никогда мне не видать дриады, и мука моя — до скончания веков. А может, еще дольше. Сижу тут и не ведаю — что там, наверху, происходит. Может, дриады все уж давно повывелись, сколь их на свете было? А ты, — он медленно повернул голову в сторону Казимира. — Сам к Королю идешь провину свою перед подданным его раскрывать. Неужто так уверен в правоте своей?

Комес опустил глаза. Разом вспомнились казавшиеся такими нужными облавы на нечисть, которые он проводил в землях своих, да братания с ее исконными врагами — мракоборцами. По-новому взглянул он в измученное, восковое лицо Привратника, затем поспешно перевел глаза на Калю, но не поймал ее взгляда.

— Хуже, чем уже есть, не будет, — пересиливая себя, выговорил он. — Если отступиться, недолго проживу, да и незачем мне будет тогда жить. Как решит Король, так и будет.

Некоторые люди, как знала Сколопендра, особенно из тех, что на свет появлялись с родовым именем и гербами, умели говорить и двигаться по-королевски, привлекая внимание самым мелким, незначительным жестом.

Когда кёльстерский рыцарь величественно поднялся во весь рост, выглядело это так, словно перед путниками, башня за башней, вырос цельный собор, во всем своем темном великолепии.

— Пусть будет так, — сказал Морган. Слова его заметались между стен, порождая гудящее эхо.

Подобрав щит, рыцарь нагнулся над столом, вытягивая из ножен меч. Длинный клинок прочертил на столе глубокую царапину и гулко звякнул об пол острием. Пол пещеры гудел и содрогался, когда рыцарь подошел к дальней, залитой тенью стене. Подняв меч, Морган ударил в гранит, проводя острием сверху вниз, от потолка до самого пола, разделяя стену надвое.

На месте удара вначале слабо, а затем, набирая силы, разгорелась узкая полоса. Со стоном, идущим из самой толщи камня, стена подалась в разные стороны, разделяясь на две створки. Изнутри пыхнуло жаром, запахом нагретой смолы и серы. Прглядевшись, шляхтич увидел слабое свечение, идущее от стен. Похоже, путникам не грозило заплутать в темноте. Штергенссон, выполнив предназначение, отступил в сторону. Меч он поставил между ног, тяжело оперевшись на рукоять обеими ладонями.

— Путь открыт, — произнес Морган. Взгляд померк, словно рыцарь начал погружаться в колдовской сон, постепенно сковывающий члены. — Проходите.

Сколопендра неуверенно шагнула к проходу вслед за комесом. Люди, как за время скитаний с Вольницей, убедилась Каля, порой не заслуживали доброго отношения. Но за годы, проведенные в лесах и городах, Сколопендра уяснила одну небольшую истину: всякий мог рассчитывать на понимание и прощение, заплатив за вину. Рыцарь Кёльстера провел многие столетия в забвении, утратив надежду на прощение от обиженной им дриады.

Каля отпустила руку Казимира, уже стоявшего у самых врат.

— Морган Штергенссон, — встав напротив рыцаря, сказала она, — наказание твое было справедливым. Вижу, будь у тебя возможность исправить жестокий поступок, ты бы удержал коня и товарищей своих от травли лесной девы. Мудрость, рыцарь, приходит с годами, только вот власти над временем и прошлым не дано никому. Ты долго служил Горному Королю, — прибавила Сколопендра, кладя руку поверх латной рукавицы, сжимавшей меч, — пришла пора отпустить твою запертую душу. Я, Калина, дочь Эолинда, прощаю тебя.

Привстав на носки, Сколопендра протянула руку, пригибая голову рыцаря к себе.

— Ступай с миром, — прошептала она, касаясь губами бледного, холодного лба, даря последний, почти невесомый, поцелуй.

Морган вздохнул. Сколопендра улыбнулась в гаснущие темные глаза, отпустила стиснувшую её кисть руку рыцаря. В ладонь скользнула гладкая, холодная рукоять меча. Штегерссон улыбнулся, накрывая её пальцы, сомкнувшиеся на металле.

Доспехи Привратника пронизали тончайшие белые лучи. Окутали высокую, неподвижную фигуру с ног до головы, наполняя пещеру ослепительным, холодным светом.

Казимир заслонился рукой, но и, закрыв глаза, все еще видел объятую колдовским пламенем фигуру стража.

Когда же оба, и шляхтич и разбойница, смогли открыть глаза, и привыкнуть после света к полутьме, о рыцаре Кёльстера напоминал лишь забытый на столе золотой шлем.

— Пойдем штоле, комес, — оглядев опустевшую пещеру, проговорила Каля. — Меч возьми, тебе подойдет, а мне своего клинка хватит.