Месть троллей

Ловко, словно кошка, Стен отскочил от нападавших и устремился к входу в капеллу, Натиоле отбивался из последних сил. Не останавливаясь, Стен вонзил меч одному масриду в спину, а второго толкнул на землю. При этом чуть не выбили меч из его рук, но, Стен вцепился в оружие, словно утопающий за соломинку. Затем он и сам упал на землю.

Довольно неуклюже перекатившись, юный воин оказался у ног Натиоле. Вскочил, ударил очередного масрида, провернул меч и вынул его уже из трупа врага, а затем на четвереньках перелез через порог капеллы. Костин схватил его за руку и втащил внутрь.

— Нати! — скорее прохрипел, чем прокричал Стен.

Его друг сделал еще один выпад и отпрыгнул назад, в капеллу. Костин и Линорел бросились на массивную дубовую дверь капеллы и попытались закрыть. Но солдаты Цорпада тоже навалились на дверь снаружи. Из последних сил Стен присоединился к влахакам, толкая дверь плечом. Натиоле отскочил от двери и побежал вглубь помещения.

Несмотря на невероятные усилия влахаков, дверь медленно, но неумолимо открывалась. Натиоле вернулся с пылающей чашей в руке и швырнул ее в узкую щель приоткрытой двери. Еще в полете масло загорелось, и снаружи раздались ужасные крики боли. Из последних сил влахаки навалились на дверь и закрыли ее на засов. Снаружи в капеллу доносились стоны, Натиоле и Костин перевернули широкий деревянный шкаф и привалили им дверь. Стен очень хотел помочь, но единственное, на что он еще был способен, — это стоять, прислонившись к стене, и тяжело дышать, при этом каждый вдох и выдох вызывал горячую волну боли. Нати и Костин лихорадочно искали, чем бы еще заблокировать дверь, при этом Нати грубо оттолкнул священника Альбус Сунаса, которого они случайно закрыли в капелле вместе с собой.

Рядом со Стеном Линорел сползла по стене на пол и коснулась его рукой.

— Для меня было честью сражаться с вами.

— Еще не все кончено, Лино, — возразил Стен, он вытер рукой рот и замер на мгновение, уставившись на кровь на пальцах.

Линорел ничего не ответила. Стен глянул вниз и, к своему ужасу, увидел лужу темно-красной крови, которая расползалсь рядом с женщиной. На стене влахака оставила широкий красный след.

Стен склонился над Линорел. Ее дыхание было едва уловимо, и она, казалось, уже ничего не видела пред собой. Плащ обмотался вокруг женщины, и когда Стен откинул его, то увидел широкую и глубокую рану с рваными краями, которая тянулась от бедра почти до самого плеча, из нее, не прекращая, текла кровь.

— Нати! Костин! Нужна помощь! — прокричал Стен и попытался прижать плащ к ужасной ране, чтобы остановить кровотечение, но, прежде чем оба мятежника успели отреагировать, веки Линорел задрожали.

— Линорел! — взмолился Стен. — Останься с нами!

Но последний, глубокий вздох был единственным ответом влахаки. Ее тело содрогнулось последний раз и замерло навсегда. На глазах Стена выступили слезы отчаяния и гнева. Юноша сложил окровавленные руки женщины на груди и закрыл ей глаза, а потом прошептал:

— Да пребудут с тобой духи в твоем путешествии, Линорел сал Долеорман.

Рядом с ним на колени опустился Костин и глухим голосом сказал:

— Удачного тебе пути, Лино.

Стен почувствовал, как Нати положил руку ему на плечо, и отвернулся от отважной воительницы. Он хотел сказать что-нибудь, но голос подвел его, или он просто не мог подобрать слов… Но в этот момент дверь сотряслась под мощным ударом, и все обернулись.

— Быстро! — крикнул Натиоле и прижался к импровизированной баррикаде.

Стен сделал то же самое. Когда он оперся спиной на шкаф, то заметил священника, о присутствии которого они совсем забыли.

Несмотря на явный страх перед залитой кровью влахакой, служитель выпрямился во весь рост и крикнул:

— Никакого кровопролития в этом месте! Это храм света и жизни!

Стен в гневе подскочил и показал на Линорел:

— Слишком поздно, форбс! В твоей святыне уже пролилась кровь!

— Вы — варвары! Вы оскверняете… — начал было священник, но Стен перебил его:

— Заткнись!

Явно испугавшись, толстяк дрогнул и отшатнулся, потом упал на колени и стал молиться.

Под ударами крепкие двери капеллы трещали, и Стен больше не мог тратить время на священника. Но неожиданно натиск прекратился так же неожиданно, как и начался. Толстые доски, очевидно, оказались слишком крепкими, чтобы просто пробить их. Двор крепости накрыла подозрительная тишина.

Стен глянул на священника, который продолжал бормотать свою молитву.

— А за что ты молишься?

— Я молюсь, чтобы погибшие нашли путь к вечному свету, — ответил тот, взглянув на Линорел.

— А не о своей собственной жизни? — съязвил Натиоле, но Стен спросил еще:

— Свет для погибших? Для всех?

— Божественный Свет не различает масридов и влахаков. Мои молитвы касаются всех, кто лишился жизни.

— А ответь мне на такой вопрос, священник, — неожиданно спросил Стен. — Знаешь ли ты лангора Просвещенного?

— Ну, лангор — этот титул того, кто является самым главным в монастыре или храме.

— Это я знаю, — сказал Стен. — Но — Просвещенный? Это звучит как почетное звание или прозвище, правда?