Белоконь спустился к указанному блиндажу. Караула у двери не было, он постучал и вошел. Внутри чадила гильза с фитилем. После дневного света помещение казалось погруженным в кромешную тьму. Белоконь отрапортовал во мрак: сержант такой-то, мол, прибыл с докладом для такого-то от такого-то.
Из темноты ему ответили злым ревом:
– Сержант!!! Ты что, контуженый?!!
Белоконь вздрогнул от неожиданности и выдохнул скороговоркой:
– Пострадал при падении с мертвой лошади!
– Раненый! – раздался женский голос. – Я должна идти!.. Пустите же, ну!!!
Тон сказанного однозначно давал понять, что женщина здесь не по своей воле. Она метнулась к выходу, Белоконь посторонился, и за его спиной хлопнула дверь.
Сержант не успел опомниться, как на него обрушился поток ругани. В глубине комнатки с земляным полом и бревенчатыми стенами бранился и жестикулировал человек невысокого роста. Штаны его были приспущены. Продолжая грозить Белоконю Колымой, расстрелом и мучительной смертью с отбитыми почками одновременно, он зажег еще один светильник, подтянул галифе и застегнул ремень. Ругательства иссякли, человек свирепо засопел. Он перекинул через плечо портупею с кобурой, повторяя уже про себя что-то успокоительное вроде: «Ладно, это не катастрофа, это даже хорошо… Не катастрофа, найдется способ…»
На грубо срубленном столе лежала фуражка. Она была синей, с красным околышем – войска НКВД. Белоконь окончательно уверился в том, что попал не по адресу. Мелькнула мысль выйти без объяснений: от офицера веяло лютой злобой, он был опасен.
Человек сел за стол, подвинул к себе бумагу и чернила. В свете двух огоньков Белоконь наконец-то разглядел три шпалы на вороте его гимнастерки.
– Товарищ подполковник… – начал было Белоконь.
– Капитан госбезопасности Керженцев, Антон Игнатьевич, – представился офицер. – Особый отдел при штабе дивизии.
Несколько секунд длилось молчание. У капитана госбезопасности были густые, зачесанные назад каштановые волосы и орлиный нос. В его глазах отражалось пляшущее пламя.
– Фамилия, звание? – наконец сказал Керженцев.
Белоконь снова представился.
– С поручением к полковнику Дубинскому, – добавил он.
Энкавэдэшник записал.
– Какое поручение? – спросил он.
– Просить о помощи транспортом и снарядами, – сказал Белоконь. – По приказу штаба дивизион продлил артподготовку и израсходовал вверенный боезапас.
Его задание с каждым словом казалось все менее убедительным. Сержант подумал, что не представляет, что стало с орудиями после бомбежки. По-видимому, это отразилось на его лице.
– Есть потери в личном составе, – продолжил он. – Много раненых, их необходимо доставить в медсанчасть… Телефонная связь со штабом прервалась…
Керженцев побарабанил ногтями по столу.
– Бежал, значит, с поля боя, – спокойно сказал он. – В то время как твои товарищи героически проливали кровь.
Сержанту вдруг показалось, что он пытается решать вопрос, который, возможно, уже разрешился сам собой. Вероятно, его сведения – второй свежести. Наверное, машины к пушкарям уже отправлены. Если штаб эвакуируется, значит, снова отступление.
Занятый этими мыслями, Белоконь не сразу осознал, чего от него хочет капитан госбезопасности.
– Пишу протокол по факту измены Родине, – сообщил Керженцев.
– Товарищ капитан…
– Капитан госбезопасности.
– Товарищ капитан госбезопасности, меня отправили с докладом. Связь со штабом потеряна…
– И как тебя только наши пропустили? – задумчиво сказал энкавэдэшник. – Хотя да, людей у нас не хватает, а артиллеристов и вовсе не контролировали… Почти. Ну, хорошо, а что с контузией, сержант? И какого черта ты полез на мертвую лошадь? Тухлятинки захотелось?
– Лошадь была не мертвой, я на ней прискакал. Ее ранило огнем штурмовика. На полном скаку…
– Сержант, не принимай меня за идиота. По тебе же сразу видно, что сквозь кусты добирался, напролом. С тебя колючки вон до сих пор сыплются. Давай сразу начистоту. Утром ваши начали артподготовку, а ты удрал, так? Прятался где-нибудь все это время, а как началась бомбежка – решил заявиться в штаб и наплести тут невесть чего. Кто ж в суматохе разбираться станет? Правильно я говорю? Вариант, конечно, беспроигрышный – снарядов нет, раненые-убитые, давайте транспорт, товарищи командиры… Но это же черт ведь знает что, сержант!
Белоконь почувствовал, как пот струйками льется у него по спине, по рукам и по грязному лицу. Влага со лба огибала брови и текла по щекам. Капитан госбезопасности строил свою версию произошедшего, и с каждой минутой она пожирала его неубедительную правду.
– Все это неверно, товарищ Керженцев, – собравшись, промолвил Белоконь. – Есть множество свидетелей… Я командовал расчетом гаубицы… А Ромашка… она там лежит.
Керженцев поднял бровь.
– Ромашка?
– Так звали лошадь, – сказал сержант. – Она была у командира дивизиона.
– Значит, ты увел лошадь командира дивизиона?
– Ее дал мне ординарец капитана. Его все зовут Матвеичем.
– Капитана?
– Ординарца.
– Фамилия и звание ординарца.
– Рядовой. Фамилии не знаю.
– Где сейчас эта… Ромашка?
– Здесь недалеко, товарищ капитан госбезопасности. Километр по дороге за нашими позициями, не больше.