Месть самураев

Хотя, наверное, если бы истинный Будда все это узнал, он бы одним махом разогнал и Совет Сого, и гэмбарё, и дзибусё, ибо не было в Мире ничего проще и естественнее Его естества. Учение Его заключалось не в беспрестанном Его возвеличивании и через это в утверждении власти императора, а в познании Истины. Но это никого не волновало. Появились законы, написанные человеческой рукой, что само по себе свидетельствовало о кощунстве власти. Монахов, которые спорили о чистоте веры, упрекали в нарушении законов и в 'замутнении Будды'. А истинных последователей Будды вешали, топили или изгоняли в пустыни. Это называлось политикой укрепления власти императора.

Причина, по которой Акинобу и его спутники должны были умереть по пути в Тибет, заключалась в том, что регенту Ходзё Дога любыми способами нужно было ослабить духовную власть императора Мангобэй, который по законам страны являлся прямым наместником Будды на Земле. И пока в его руках находился кайдан – символ духовной власти, регент Ходзё Дога не мог спокойно спать. Официально он расчищал земной путь перед императором, расширяя границы империи, ведя войны и преумножая богатство Нихон. Однако этого было недостаточно. При нынешнем положении дел мимо него проходили все назначения храмов и монастырей, включая и Совет Сого, который надо было любым способом дискредитировать и уничтожить. Поэтому-то и выбрали монаха из богом забытого монастыря, который находился на краю света, до которого надо было плыть или лететь подобно чайке. Тем самым выполнялось условие: монах не должен быть посвященным в интриги столицы. Этим регент Ходзё Дога хотел обезопасить себя в случае каких-либо обвинений в заговоре против императора. Таких экспедиций в разные части Мира было разослано несколько. Три из пяти не вернулись вообще. Из оставшихся двух пришли по одному человеку. Совет Сого во главе с императором пребывал в панике.

Планировалось несколько вариантов развития событий. 'Если они погибнут, мы обвиним в этом Совет Сого и косвенно императора в неуважении к Будде и отодвинем его от управления Советом', – рассуждал регент Ходзё Дога. По другому варианту, в Лхасе Акинобу подсунут не то, за чем он пошел в Тибет, а христианскую литературу, что тоже являлось бы формальным поводом к разгону Совета Сого за преклонение перед западными варварами. Ничего этого Акинобу, конечно, не знал, но благодаря ловкости и везению они избежали всех ловушек судьбы и волей же этой судьбы попали в столицу Мира – Нихон, но уже не в качестве друзей регента Ходзё Дога, а в качестве почти что его врагов. Но вначале Акинобу только подозревал Ато Такаяма в стремлении погубить их всех одним махом и очень-очень желал во всем разобраться самостоятельно. Поэтому, когда в один из вечеров он, словно дух, возник перед Ато Такаяма, тот первые несколько кокой не мог вымолвить и слова. Впрочем, вначале он не узнал Акинобу, а подумал, что в покои пробрался нищий, и прежде чем Акинобу его придавил, схватив за кадык, успел крикнуть:

– Стража!

Но когда оба стражника, одетые с головы до ног в кожаные доспехи, упали, обливаясь кровью, и захрипели у его ног, он, кашляя и, как рыба, хватая ртом воздух, опустился на футон:

– К-ха-а-а…

– Еще раз пикнешь, тикусёмо, я тебя убью! – предупредил Акинобу.

Они прислушались. Однако в крыле храма Каварабуки, где находились покои Ато Такаяма, было тихо, как в могиле. Только где-то в городе от скуки лаяли собаки. Акинобу прислушался с тем, чтобы знать, всех ли слуг и стражников он заставил навеки замолчать, а Ато Такаяма – с надеждой, что кто-нибудь в конце концов прибежит на помощь.

– Я… я… – с трудом произнес Ато Такаяма, – не знал, что это ты.

В этот момент он пожалел, что вытащил из безвестности этого монаха с колючими, страшными глазами. Его предупреждали, что Акинобу никогда не отступался от цели и никогда не проигрывал. Но никто другой на такой тяжелый труд, как путешествие в Тибет, не согласился бы. Какой я дурак, какой я дурак, подумал Ато Такаяма, что не послушал умных людей. Надо было быть осторожней.

– Ты не рад, что я вернулся? – с коварной улыбкой спросил Акинобу.

Ато Такаяма отходил ко сну. Он только что отослал юного монаха, который делал ему массаж, и чувствовал себя размягченным, как кусок воска под солнцем. У юного Ита были ласковые руки евнуха. А Ато Такаяма знал толк в массаже.

– Как же… как же… – выдавил из себя Ато Такаяма, запахивая на сухой впалой груди шелковое ночное кимоно.