Месть обреченного

Что меня удивило и насторожило из рассказа подонка, так это спущенный сверху приказ боевикам взять меня живым, притом вместе с женой и сыном, или, на худой конец, подстреленным, но легко.

Похоже, кто-то очень жаждал встречи со мной. Кто?

Я не стал раздумывать в лесу над этим вопросом – путь мне предстоял неблизкий, и времени проанализировать услышанное вполне хватало.

Водителя боевиков я убил. Убил одним ударом в висок, обыденно, хладнокровно, без сожалений и терзаний: я его приговорил еще в больнице, глядя на бледное лицо жены.

Наверное, я не должен был так поступать, хотя бы по причине запоздалого милосердия – перед моим мысленным взором неотступно маячило тело последнего из ликвидаторов, которого я прикончил в спальне.

Похоже, в тот момент я просто обезумел – ни один человек в здравом уме не был способен на такое изуверство.

Уже когда я выехал за город, мне неожиданно стало дурно. Остановившись на обочине, я минут пять опорожнял желудок в траву на откосе.

Только в лесу я испытал некоторое облегчение. Про себя я дивился – что со мной стряслось, с каких это пор я стал таким впечатлительным?

Ведь я видел столько трупов, что, казалось, давно должен привыкнуть к подобным зрелищам.

Ан нет. Почему?

Бросив тело в озеро, я сел за руль и медленно выехал обратно на шоссе. Дорога была старой, заброшенной, и я предполагал, что труп найдут не скоро.

А если и найдут, то личность вряд ли установят – прежде чем отправить водителя боевиков на дно, я тщательно проверил содержимое его карманов.

Стемнело. Мощные фары "БМВ" кромсали темноту в лохмотья, заставляя встречные машины шарахаться к обочине. За опущенным стеклом одичавшими псами выли воздушные потоки – я держал скорость около ста пятидесяти километров в час. Врывающийся в кабину ветер студил раскрытую грудь, но в голове бурлило, как в перегретом котле.

Я снова спускался в преисподнюю, откуда всю свою сознательную жизнь пытался сбежать.

Опер

Я так и знал, что этот день добром не кончится.

Во-первых, с самого утра, когда я совершал свой обычный кросс на пять километров, мне перешел дорогу здоровенный черный кот. Он посмотрел на меня нехорошим взглядом и даже, как мне показалось, злобно ухмыльнулся.

Во-вторых, когда я уже принимал душ, маму прихватил очередной сердечный приступ, который, к счастью, закончился благополучно – естественно, после того, как она выпила все имеющиеся в квартире микстуры и наглоталась таблеток.

Ехать в больницу она отказалась наотрез, и это обстоятельство еще большеь добавило мне волнений. Почему старики такие упрямые!?

А в-третьих… даже стыдно признаваться – у меня в автобусе элементарно стибрили кошелек с последними деньгами. И я даже знал, кто именно. Что и вовсе выбило меня из колеи.

Кошелек стибрила юная миловидная девушка, которая из-за давки в автобусе буквально повисла на мне. Не скрою – такая близость с юным, и как мне показалось, невинным, созданием мне очень даже понравилась.

И пока я млел от вполне понятных любому мужчине чувств, она преспокорйна залезла во внутренний карман пиджака и изъяла мои кровные. Слава Богу, что эта девица сжалилась надо мной и не вытащила документы. Тогда точно хоть в петлю лезь…

Злой как черт я ввалился в наш с Баранкиным кабинет, где меня, само собой, ждал ворох всяких бумаженций, требующих кропотливой канцелярской работы, которую я ненавидел всеми фибрами души.

Но и здесь мне не повезло – Баранкина почему-то не оказалось на месте, так что даже отвести душу было не с кем.

Проторчав за письменным столом половину рабочего дня, я готов был повеситься. Однако и это еще не являлось последней каплей в переполненном горестями бокале бытия.

Она явилась мне в виде сияющей физиономии как всегда франтовато одетого Баранкина.

Сегодня на нем красовалась шикарная кожаная куртка с прибабахами в виде "молний", заклепок и надписей на английском языке типа "Остановись, чувиха, я твой", новые джинсы небесно-голубого цвета – ясное дело, фирменные – и замшевые ботинки с протекторами, как у грузовика. – Сидишь? – спросил Славка с видом явного превосходства.

Затем он осклабился и козырем прошелся по кабинету. Это чтобы я должным образом оценил его наряд.

– Сачкуешь? – ехидно поинтересовался я, делая вид, что ничего не заметил.

– С чего ты взял? – обиделся Баранкин. – Я уже полгорода успел обмотать.

– В поисках оригинальной помады для жены? – Да ну тебя… Он набурмосился и сел на свое место. – Не бери в голову. Я великодушно протянул ему пальмовую ветвь мира: – Сегодня я, Слава, не с той ноги встал.

– А я тут при чем? – все еще обижался Баранкин.

– Скажи спасибо фортуне, что тебя здесь утром не было.

– Уже говорю…

Разговоры о жене для Баранкина были самым больным местом.

Девка она была вроде неглупая и симпатичная, но иногда ей в голову шибала такая дурь, что все семейство во главе с важным папиком торопилось побыстрее найти пятый угол, чтобы спрятаться от ее вулканического темперамента.