Месть носит «Prada»

Современные низкие диваны в элегантной серо-белой гамме, ниша для чтения со встроенными полками. Отреставрированный кофейный столик нарочито грубой работы и старинный обеденный стол, за которым легко могли уместиться шестнадцать человек. По обеим сторонам от него – прекрасные стулья с высокими спинками, обтянутые кожей цвета слоновой кости, со сверкающими хромированными деталями. Единственным ярким акцентом в комнате служили роскошный мягкий ковер в абстрактных петлях кобальтово-синего, красного и фиолетового рисунка и подвесная люстра ручной работы, спускавшаяся с потолка на целый этаж: стеклянные шары, спирали и трубки переплетались причудливым синим лабиринтом. Даже собака, кавалер-кинг-чарльз спаниель с тиснением «Харлей» на кожаном ошейнике, возлежала на миниатюрном креслице а-ля пятидесятые, с полированными хромированными ножками и туго набитой кожаной подушкой.

– Вау, – с чувством пробормотала Энди, стараясь не пялиться слишком откровенно. – Такого я не ожидала.

– Великолепно, – подтвердил Макс. Обняв жену за плечи, он привлек ее к себе и шепнул: – Жалкое подобие бывшего родового гнезда Харрисонов, но все равно красиво. Такая квартира будет и у нас, когда моя жена станет медиамагнатом.

Он сказал это в шутку, но Энди передернуло.

– Энди! Чем вас угостить? О, вы, должно быть, Макс. Какое удовольствие с вами познакомиться! – сказала подоспевшая Стейси. Она выглядела почти как сотрудница «Подиума»: в модном кашемировом пончо, на шпильках, с тщательно уложенными волосами и безупречным макияжем. Исчезли леггинсы и анорак, прыщи и немытые волосы, которые Энди привыкла видеть на собраниях; преображение было разительным.

– Привет, – сказала Энди, едва не открыв рот от изумления. – Квартира у вас роскошная. И ты прекрасно выглядишь.

– Ты слишком добра, – отмахнулась Стейси. – Что будете пить? Может, «Мимозу»? Макс, готова спорить, вам хочется «Кровавую Мэри», наша экономка отменно их смешивает.

Поцеловав Клем в лобик, Стейси ушла распорядиться насчет напитков. Посмотрев на других матерей, Энди положила Клем в кружок младенцев, блаженствовавших на дизайнерском ковре.

– Зря мы это, – пробормотала она, подкладывая махровую салфетку под головку Клем на случай, если малышка срыгнет.

– И не говори, – согласилась Бетани. – Мику уже трижды стошнило пюре из шпината, а у Такера подгузник протек во-он там, на среднем узорчике.

– А почему Стейси не подстелет одеяло или покрывало какое-нибудь?

Бетани пожала плечами.

– Видимо, ей нет до этого дела. Кто-нибудь в форме подбежит и все вытрет, вымоет и принесет еще еды и выпивки. Тут, без преувеличения, целая армия прислуги.

– Слушай, ты догадывалась? – спросила Энди как можно тише. Тео перевернулся на живот, и Энди погладила его по спинке. Краем глаза она заметила, как женщина в форме прислуги, но отличавшейся от той, в которой была встречавшая их горничная, подала Максу «Кровавую Мэри» – в высоком бокале, такую сочно-красную и освежающую, что хоть на страницу журнала. Макс вежливо принял коктейль, но Энди видела, как он ищет, куда бы его поставить нетронутым, и решила при первой возможности принести мужу апельсинового сока.

– Вообще без понятия. Стейси казалась скорее бродяжкой, чем миллионершей. Хотя кто из нас не казался-то?

Через несколько минут собрались все участницы группы. Завязалась оживленная дружеская беседа, а малыши резвились на полу кто как умел. В целом мужья оказались такими, как представляла Энди, – то есть похожими на Макса: тридцать – сорок лет, с короткими стрижками, при дорогих часах, в рубашках навыпуск или анораках поверх футболок и в дизайнерских джинсах, купленных им женами, несмотря на робкие протесты, что сойдут и старые университетские «Левис». Судя по выражению лиц, мужчины с удовольствием почитали бы газету, посмотрели футбол, пошли в спортзал или полежали на диване вместо того, чтобы маяться среди незнакомых людей и орущих детей и слушать, как жены азартно спорят, на какой неделе лучше начинать давать пюре.

Лишь отдельные спутники жизни вызвали у Энди интерес. Муж Стейси, Марк, был на добрых полтора десятка лет старше остальных. Сильная проседь и очки в тонкой металлической оправе придавали ему авторитетный и солидный вид, но неподдельная радость, сквозившая в постоянной заботе о маленькой Сильвии, и теплота, с которой он здоровался с каждым гостем, сразу располагали к нему. Родители Лолы, врачи-педиатры, выглядели крайне неловко для людей, которые проводят с детьми по двенадцать с лишним часов в день. Оба явились в одинаковых черных слаксах и отглаженных голубых рубашках, будто только что закончили обход и сняли белые халаты. Лола принималась вырываться всякий раз, когда мать брала ее на руки, а папаша явно чувствовал себя не в своей тарелке, не проявлял к дочке никакого интереса и чаще остальных отцов проверял входящие звонки. Оба отчаянно хотели как можно быстрее покинуть это странное сборище, где они не знали ни души, но все знали их дочку.