Месть Нофрет

Я заранее обдумал, что буду говорить. Я протянул ей на ладони бирюзовую сережку и спокойно спросил:

— Зачем вы подбросили это в мой кабинет?

Я заметил, что она на мгновенье напряглась, но это было одно мгновенье. Она так быстро оправилась, что я не решился бы присягнуть в том, что видел собственными глазами. Она сказала небрежно:

— Я ничего не подбрасывала в ваш кабинет. Это не моя сережка. Сережка Анны.

— Это мне известно, — сказал я.

— Тогда зачем вы меня спрашиваете, не понимаю? Анна ее обронила, и все.

— Миссис Протеро была в моем кабинете только один раз после убийства, и она была в трауре. Вряд ли она могла надеть голубые серьги.

— В таком случае, — сказала Летиция, — она обронила ее раньше. — И добавила. — Это вполне логично.

— Весьма логично, — откликнулся я. — Я думаю, вы припомните, когда ваша мачеха надевала их в последний раз?

— О! — она смотрела растерянным, доверчивым взглядом прямо мне в глаза. — А разве это так важно?

— Может быть, — сказал я.

— Я попытаюсь вспомнить. — Она сидела, сдвинув брови. Я никогда не видел Летицию Протеро такой очаровательной, как в эту минуту.

— О! Да, — вдруг сказала она. — Они были на ней в четверг, я вспомнила.

— Четверг, — раздельно произнес я, — это день убийства. Миссис Протеро была в тот день в мастерской, в саду, но, если вы помните, она показала, что стояла снаружи, у окна, не заходя в комнату.

— А где вы нашли серьгу?

— Она закатилась под стол.

— Тогда получается, судя по всему, — безмятежно сказала Летиция, — что она говорила неправду, да?

— Вы хотите сказать, что она вошла в кабинет и стояла у самого стола?

— А что, разве не так?

Она смотрела на меня чистыми, прозрачными глазами.

— Если хотите знать, — спокойно сказала она, — я никогда не верила, что она говорит правду.

— Но я точно знаю, что вы говорите неправду.

— Что такое?

Она явно встревожилась.

— А вот что, — сказал я. — Я видел эту сережку собственными глазами в пятницу утром, когда приходил сюда с полковником Мельчеттом. Она лежала рядом со второй на туалетном столике у вашей мачехи. Я даже подержал их в руках.

— О-о! — Она смешалась, потом вдруг перегнулась через ручку кресла и разрыдалась. Ее подстриженные светлые волосы почти касались пола. Поза была странная — удивительно красивая, полная по-детски необузданного отчаяния.

Я дал ей поплакать несколько минут, не нарушая молчания, потом очень ласково спросил:

— Летиция, зачем вы это сделали?

— Что?

Она вскочила, резким взмахом головы откинув волосы назад. Она была ужасно перепугана.

— Что вы такое говорите?

— Из-за чего вы это сделали? Из ревности? Из ненависти к Анне?

— О да! — Она снова откинула волосы с лица и внезапно совершенно овладела собой. — Да, можете назвать это ревностью. Я Анну всегда ненавидела — с самого начала, когда она приехала сюда. Строила из себя королеву. Я забросила эту чертову штуку под стол. Я хотела, чтобы у нее были неприятности. И были бы, если бы не вы, — как вас угораздило трогать чужие вещи на туалетном столике! И вообще, духовному лицу не подобает быть на побегушках у полиции!

Она так по-детски обрушила на меня свой гнев, что я не обратил на ее слова никакого внимания. В эту минуту она казалась и вправду несчастным, обиженным ребенком.

Едва ли ее ребяческая попытка насолить Анне заслуживала серьезного внимания. Так я ей и сказал, добавив, что я верну сережку хозяйке и ни словом не упомяну, где я ее нашел. Девушка, казалось, была тронута.

— Вы очень славный, — сказала она.

С минуту помолчав, она добавила, отвернув лицо и с трудом подбирая слова:

— Знаете, мистер Клемент, — я бы на вашем месте отослала Денниса отсюда, и поскорее.

— Денниса? — я поднял брови удивленно и слегка насмешливо.

— Я думаю, так будет лучше. — И она смущенно продолжала. — Мне жалко Денниса. Я и не знала, что он… в общем, мне очень жаль.

Больше мы об этом не говорили.

Глава XXIII

На обратном пути я предложил Гризельде сделать небольшой крюк и заглянуть на раскопки. Мне не терпелось узнать, занялась ли этим делом полиция, и если они там побывали, то до чего успели докопаться. У Гризельды, однако, оказалась уйма дел дома, и мне пришлось совершить эту экспедицию в одиночестве.

Операцию возглавлял инспектор Хэрст.

— Пока ничего не нашли, сэр, — доложил он. — Но по всем показаниям это самое лучшее место для cache[6].

На минуту я опешил, введенный в заблуждение его произношением — он произнес cache, как «кэч»[7],— но почти мгновенно сообразил, что он имел в виду.

— Сами понимаете, сэр, куда еще могла идти эта молодая особа, раз она шла по тропинке в лес? В одну сторону к Старой Усадьбе, в другую — сюда, больше некуда.

— Я полагаю, — сказал я, — что инспектор Слак счел ниже своего достоинства просто спросить об этом молодую леди?

— Боится спугнуть, — сказал Хэрст. — Может, она напишет доктору Стоуну или он ей — для нас всякая мелочь сгодится. А если она почует, что мы идем по следу, прикусит язычок, и пиши пропало.