— Никакого предчувствия у меня не было, — отрезал я. Мне очень не по душе склонность Хоуза к мистицизму. В нем есть что-то от духовидца.
— А вы сообщили полиции про этого Арчера, сэр?
— Мне о нем ничего не известно.
— Я имел в виду то, что вам сказал полковник Протеро, что Арчер ему угрожает. Это вы им передали?
— Нет, — медленно произнес я. — Не передал.
— Но ведь вы собираетесь это сделать?
Я не отвечал. Вызывать гонения на человека, который уже пострадал от рук закона и правопорядка, — это мне не по душе. Я не заступаюсь за Арчера. Он закоренелый браконьер — один из тех развеселых бездельников, которые водятся в любом приходе. И что бы он там ни говорил в горячности, когда его посадили, я не был уверен, что, выйдя из тюрьмы, он будет лелеять чувство мести.
— Вы слышали наш разговор, — сказал я наконец. — Если вы считаете своим долгом сообщить полиции, можете это сделать.
— Лучше, если это услышали бы от вас.
— Возможно, но, по правде говоря, я этого делать не собираюсь. Не хотелось бы помогать затягивать петлю на шее невиновного.
— Но если это он застрелил полковника Протеро…
— Ах,
— Он угрожал.
— Если говорить начистоту, угрожал не он, а полковник Протеро. Полковник Протеро грозился показать Арчеру, чего стоит месть, когда он попадется еще раз на браконьерстве.
— Мне непонятно ваше отношение, сэр.
— Вот как? — устало сказал я. — Вы человек молодой. Вы ревностно служите делу справедливости. Когда доживете до моего возраста, вы увидите, что предпочитаете толковать сомнение в пользу обвиняемого.
— Дело не в том — то есть…
Он замолк, и я посмотрел на него не без удивления.
— Вы сами — вы никого не подозреваете — не предполагаете, кто убийца, я хотел спросить?
— Боже упаси, нет.
Хоуз настаивал:
— А о причинах убийства?..
— Ничего не знаю. А вы?
— Я? Что вы, нет. Просто полюбопытствовал. Может быть, полковник Протеро поделился с вами — упомянул — в частной беседе…
— Его «частная беседа»! Все, что он сказал, слышала вся улица нашей деревни вчера утром.
— Да, да, вы правы. Так вы не думаете про Арчера?
— Полиция вскорости будет знать про Арчера все, что нужно, — сказал я. — Если бы я собственными ушами слышал, как он угрожает полковнику Протеро, это было бы другое дело. Но можете быть уверены, что, если он и вправду угрожал полковнику расправой, его слышало полдеревни, и до полиции это дойдет своим чередом. Но вы, естественно, вольны поступать по собственному разумению.
Однако Хоуз с непонятным упорством отказывался предпринимать что-либо лично.
Во всем его поведении проглядывала неестественная нервозность. Я вспомнил, что говорил Хэйдок о его болезни. Очевидно, этим все и объяснялось.
Он нехотя распрощался со мной, как будто хотел еще что-то сказать, но не знал, как к этому подступиться.
Я договорился с ним, что он возьмет на себя службу для Союза матерей, а заодно и собрание Гостей округа по окончании службы. У меня на вторую половину дня были свои планы.
Хоуз ушел, а я, выбросив из головы и его, и его горести, решил, что пора идти к миссис Лестрэндж.
На столике в холле лежали нераспечатанные газеты: «Гардиан» и «Церковный Вестник».
По дороге я вспомнил, что миссис Лестрэндж встречалась с полковником Протеро вечером накануне убийства. Вполне возможно, что в этом разговоре проскользнуло что-нибудь, указывающее на тайну убийцы.
Меня сразу же проводили в маленькую гостиную, и миссис Лестрэндж поднялась мне навстречу. Я еще раз глубоко почувствовал ту чудодейственную атмосферу, какую умела создать вокруг себя эта женщина. На ней было платье из совершенно черной, без блеска, материи, подчеркивавшей необычайную белизну ее кожи. В ее лице застыла какая-то странная мертвенность. Только глаза сверкали огнем, были полны жизни. Сегодня в ее взгляде я уловил настороженность. И все — никаких признаков оживления я больше не заметил.
— Вы очень добры, мистер Клемент, — сказала она, пожимая мне руку. — Спасибо, что пришли. Я хотела все вам сказать еще тогда. Потом передумала. Но я была не права.
— Как я вам уже сказал — я готов помочь вам всем, чем могу.
— Да, вы это сказали. И мне кажется, это не пустые слова. Очень немногие, мистер Клемент, когда-либо искренне хотели мне помочь. Считанные люди, на всем белом свете.
— В это трудно поверить, миссис Лестрэндж.
— Это правда. Большинство людей — большинство мужчин, по крайней мере, — преследуют свои собственные цели. — В ее голосе прозвучала горечь.
Я не отвечал, и она продолжала:
— Прошу вас, присядьте.
Я повиновался, и она села на стул напротив. Немного помедлив, она заговорила неторопливо и задумчиво, словно взвешивая каждое слово прежде, чем его произнести.
— Я попала в очень необычное положение, и мне хочется с вами посоветоваться. То есть я хотела бы спросить у вас совета — как мне быть дальше. Что прошло, то прошло — тут ничего уже не изменишь. Вы понимаете меня?
Я не успел ответить — горничная, которая мне открывала, распахнула дверь и испуганно пролепетала:
— О, простите, мэм, там пришел инспектор полиции, он сказал, что ему нужно с вами поговорить, простите!