Месть Майвы

— Где твои воины? — продолжала она. — Может быть, ты думаешь, что они сейчас явятся исполнить твою волю, схватить и казнить меня и всех твоих врагов? Может быть, ты воображаешь, будто все, что ты теперь испытываешь, не более чем тяжелый сон? Нет, Вамбе, это не сон. Твои воины развеяны прахом во все стороны. Ты больше не властитель, другой занял твое место. Женщина перехитрила тебя, она клялась отомстить тебе за сына — и отомстила. Ты умрешь медленной, лютой, страшной смертью, вот что ждет тебя, проклятый убийца моего беззащитного ребенка! — Она с силой ткнула в лицо Вамбе мертвую ручку и упала без чувств. Злодей невольно отшатнулся назад, зубцы капкана глубже впились ему в тело, и он опять начал реветь от боли.

Я не мог долее выносить этой сцены.

— Послушай, Ньяла, — обратился я к вождю бутианов. — Этот дьявол вполне заслужил свою участь, но не довольно ли мучить его? Вели своим воинам покончить с ним поскорее.

— Зачем? — хладнокровно возразил Ньяла. — Пусть он умрет так же, как заставлял умирать других. Мы все уйдем отсюда и оставим его одного…

— Нет, нет, прошу тебя, сжалься над ним, — перебил я его. — В живых его оставлять нельзя, но распорядись, чтобы он недолго мучался.

— Хорошо, Макумазан, будь по-твоему, — небрежно согласился Ньяла. — Если таково твое желание, я его исполню. Только прежде нужно унести отсюда мою дочь и белого человека, — прибавил он, указывая жестом своим воинам на Майву и Эвери, все еще лежавших без чувств. Послушные его знаку, воины подняли их на руки и понесли из пещеры. Когда Эвери проносили мимо Вамбе, властитель матуку стал умолять своего раба, чтобы тот заступился за него и избавил от той участи, которой Вамбе хотел подвергнуть его самого. Не знаю, хватило ли бы у моего добряка-приятеля великодушия уважить его просьбу, но он не слышал ее, поскольку был в обмороке. Я ушел, оставив Ньялу расправляться с Вамбе. Через несколько минут он пришел сообщить мне, что негодяя уже нет в живых.

Как только Эвери вынесли на воздух, он быстро очнулся. Страшно было смотреть на несчастного, он казался шестидесятилетним стариком, хотя ему не было тогда и сорока лет; его высохшее, как щепка, тело, было сплошь покрыто рубцами и ранами — следами мучений, которым подвергал его Вамбе изо дня в день. Борода и волосы были сбиты в комок и местами выдраны целыми клочьями. Придя в себя, он с усилием приподнялся, осмотрелся вокруг, как бы припоминая, что с ним было, и вдруг, увидев меня, пополз, обхватил своими исхудалыми руками мои колени и припал к моим ногам, обливаясь слезами.

— Что ты, старина? Перестань, как тебе не стыдно! — взывал я, стараясь поднять его. Мне было ужасно неловко, я, знаете, не привык ни к чему подобному.

— Спаси тебя Бог… награди тебя Бог! — повторял он, рыдая. — Если бы ты только знал, что я вытерпел, если бы ты только мог себе представить, от чего ты меня избавил! И ты не побоялся придти ко мне на выручку, рискуя своей головой. Но ты всегда был мне верным другом. Благослови тебя Бог! Ты мой избавитель, ты мое провидение…

— Полно чушь молоть, дружище! — сердито перебил я его. — Я пришел сюда вовсе не тебя выручить, а за слоновой костью. Видишь, сколько ее припас туг для меня этот негодяй! Ну, скажи на милость, кто из нашей братии, торговцев слоновой костью, не рискнул бы ради такого сокровища даже своей бессмертной душой, а не только шкурой?

Но сколько я ни убеждал его, что он тут ни при чем, он не верил мне и продолжал благодарить, заливаясь слезами. Наконец я понял, что у него нервный припадок, и догадался дать ему хлебнуть коньяку из фляжки, которая была у меня в кармане. Это помогло, он немного успокоился, а я между тем заглянул в шалаш Вамбе, нашел там кое-какое платье, приодел его и усадил рядом с собой.

— Скажи ты мне на милость, — спросил я его прежде всего, — за что этому негодяю вздумалось засадить тебя в капкан.

— Когда ему пришли сказать, что на горе солдаты и что Майва ведет их, — объяснил он, — одна из женщин заявила, что видела, как я писал что-то на листке и отдал листок Майве перед тем, как она ушла на очищение. Он догадался, в чем дело, и в наказание решил замучить меня до смерти; понимаешь ты меня? Я и язык-то свой забыл. О Господи, как я рад, что опять слышу родную речь!

Действительно, его трудно было понять, он все время употреблял туземные слова, не находя подходящих английских.

— А давно ты в плену? — расспрашивал я.