Месть (ЛП)

После признания Роберта я вышла сюда. Сидела вот прямо там, где сейчас вы. Кто знает, о чем я думала? Многое трудно бывает вспомнить, даже самое важное в жизни. Знаешь только, что оно произошло. Я села. Мне казалось, что я умерла. И в то же самое время, голова у меня работала отчетливо и живо. И, вам это может показаться странным, но я испытывала - удивление. Роберт убил меня, быстрым уколом в сердце, а я вышла на веранду и слежу за собственным умиранием. Почему я еще не мертва? Вот что  меня удивляло. Но, возможно, у мертвых тоже имеются мысли, как у живых. Вы так не думаете? Голова моя, как я уже говорила, работала живо. Я слышала слова Роберта, слова, которым, я знала, предстоит переменить мою жизнь, и уже давала им оценку. Понимаете, в признании его я уловила определенную - определенную гордость, что ли. Он произнес свой монолог, - примирился с собственной совестью, - он исполнил роль достойного мужчины. Исполнил хорошо. Меня едва ли не подмывало встать и поаплодировать. Браво, Роберт! Теперь настал мой черед - сыграть достойную женщину. Все, что от меня требовалось, - простить его.

Не знаю, как долго я здесь просидела. Помню, я вдруг заметила, что уже темно: тихая летняя ночь. В какой-то миг я услышала на кухне шаги Роберта. Они замерли у двери на веранду, и я поняла: он стоит там, в темной кухне, и смотрит на меня вот сквозь это окно. А потом он ушел.

Когда я только познакомилась с Робертом, когда мне было двадцать четыре, а ему тридцать, он часто захаживал в книжный магазин, где я работала. Он носил в то время  джинсы, высокие ботинки и фланелевые рубашки. И походил на тощего дровосека. Я думала, он мой одногодок - студент, быть может. Даже тогда он был интересным мужчиной. Преподавателем, ненавидевшим преподавателей, интеллектуалом, высмеивавшим интеллектуалов, евреем, с еврейством никак не связанным, - если не считать пианино. Роберт любил повторять, что все пианисты - евреи. Ему было неуютно в его шкуре. Именно это и привлекало меня в нем сильнее всего.

Я думала о том времени как-то тускло, недоуменно, как будто прочитала о нем в книге, а в какой, уже не припомнить.

А потом припомнила случившееся на одной вечеринке. Какой-то горластый мужчина окликнул Роберта, этак, издали. «Добрый старый Роберт» - рявкнул он и по-дружески расхохотался. И я увидела, как напряглось лицо вяло улыбавшегося Роберта. Позже я спросила его, что, собственно, произошло. «Да дурак он, - ответил Роберт. - Но даже это не дает ему права называть меня добрым». В тот раз я решила, что он просто - ну, знаете, просто ведет себя, как Роберт. А тут вдруг задумалась. Возможно ли, что он вовсе и не был добрым человеком? Конечно, святым я его никогда не считала. Святого я бы не перенесла. Роберт был человеком трудным. Но я же знала его - я его знала. Знала ли?

Вот о чем спрашивала я себя, сидя там, где сидите вы.

Что вы делаете, когда вы не живы и не мертвы, а муж ваш обратился в призрака? Что? Ложитесь в постель. И я отправилась в постель. Я ощущала себя отупевшей от усталости и в то же время лихорадочно возбужденной, такой, точно я вот-вот взорвусь. О том, чтобы спать в одной кровати с Робертом, не могло быть и речи. Но, заглянув в темную комнату и увидев пустую постель, я почувствовала… захотела… ну, то есть, Господи, думать, что Роберт отправился к ней - к этому телу, - к вам, - это уж было слишком. И тогда он налетел на меня - черный ветер. Знаете, что такое черный ветер? Это то, что приходит за первым дуновением. Ветер, который налетает на вас, когда вам кажется, что худшее уже позади, налетает и выметает вас изнутри - дочиста, пока вы не начинаете казаться себе комнатой, из которой вытащили всю мебель. Я поняла, что не допущу, чтобы меня просто отодвинули в сторону. Даже на малую малость. Однако в этот миг я услышала скрип и поняла, что Роберт лег спать на кушетке в своем кабинете. И ощутила благодарность к нему, покинувшему нашу постель, - Роберт всегда был тактичным, чрезвычайно тактичным человеком - и с облегчением погрузилась в подобие дремы.